Онлайн чтение книги Против настоящего зла Fight with a true evil till it's death
1 Часть 1. Суровая правда жизни

Доестественный отбор

 

И у тупиков есть свои первооткрыватели.

Владимир Леонидович Туровский.

 

Гений редко торжествует без борьбы, он прокладывает себе путь, преодолевая тысячи препятствий, его подолгу не признают, на него яростно нападают, наконец, половина его современников часто просто отрицает его существование.

Ференц Лист.

 

 

Скалистая местность, над которой поднимался гул, была подобно полурастаявшему покорёженному грязному льду, а скалы - подтаявшим и потом застывшим от холода незаконченным поделкам из плотного пластилина. Горы вдалеке были искривлены, словно сгоревшие стволы и ветви вырубленных деревьев. Они напоминали согбенных шатающихся от немощи старух, закутанных в бурое с седыми отметинами извести тряпьё, и стоны камня со скрежетом их вершин попеременно от аммиачного пара и сернокислого дождя напоминал кряхтение умирающего или тяжело больного.

 

«Старух», одна из которых при пятой за этот день дрожи земных недр просто с оглушительным скрежетом и треском взяла и переломилась пополам в пояснице, и упала на застывшую неделю назад лавовую речку. Рухнув вниз с оглушительным грохотом, скальный массив бездумно погребал под собой целое маленькое ущелье с покрытой органически-минеральной сероватой коркой водой, не успевшей испариться после накала грунта из-за прохождения рядом с этим местом большого лавового потока.

 

Выжженные красновато-бурые скалы, недавно трясшиеся, как лихорадочный больной в приступах Жёлтого Джека, быстро нагрелись под огромным и призрачным на вид грязно-лимонным диском Солнца в зеленовато-буром небе больше обычного. Вода в покрытых кольцом осадка и плёнками минеральной корки больших лужицах заходила ходуном без всплеска, словно присоединяясь к этому танцу стихии. Хрустела и ломалась мешавшая волнам играть под кислотным, еле идущим дождём, плёнка из органического осадка и извести, обнажая бурую, словно сама каменистая земля под ней, воду.

 

Свет зеленовато-бурого неба с бурыми разводами кажущихся комьями размазанной грязи облаков совсем не отражался в её мутной и обманчиво ничтожной глубине. От жара земли вода стала дрожать, а бурая примесь - буквально вариться и оседать на тёмное, как от мазута, дно. Шквалистый ветер горячими волнами жадно, со злостью испарял несчастную лужицу с невероятной скоростью, оставляя от неё лишь подобие лопнувшего плотного пузыря с примесями, который вскоре усох и оставил после себя лишь колечко из минералов.

 

Как сделал это с тысячью её товарок, разделивших эту же участь.

 

Но остальные лужицы по соседству тоже встретили свой суровый рок: скалы раскалились настолько, что они просто выкипели, оставляя после себя следы от лопнувших пузырей грязного пара, а после поток пепла с кислотными парами оставили даже от этих отметин одни жалкие и смутные воспоминания, если бы кто-то смог припомнить это.

 

Но их, как раз-таки, и не осталось.

 

Как не осталось их на равнине, до которой можно было бы дойти любому путешественнику в дыхательном аппарате и полностью одетому в герметичный костюм химической защиты против агрессивной кислотной и щелочной среды через островерхий и ненадёжный из-за землетрясений горный перевал. Там удары и вселяющий ужас свист падающих небесных убийц, метеоритов, не оставив в буквальном смысле камня на камне.

 

В этой, как и во многих таких лужицах нарождалась жизнь, формируясь из органического первичного бульона, в немалом содержании присутствовавшего во всех водах молодой ещё, трясущейся в родовых судорогах Земли. Едва появившись, она не успевала ничего сделать, чтобы спастись от стихии и вообще как-то повлиять на происходящее с ней. Что сделает ранняя бактерия, не научившаяся ещё даже впадать в спячку или образовывать спасительные споры в неблагоприятные времена, когда потоком земного огня или падением небесной пламенной глыбы, что быстрее пули в десятки раз и при ударе сокрушает даже ещё молодые скалы, заставляя их обращаться в пепел и газ, испаряет её дом, а дойти до другого обиталища по пропитанной цианидами и смесью кислот, ядовитых солей невозможно?

 

Время, когда решалось, будет жизнь вообще, или нет. Ибо она была вторичным явлением, которое не могло возникнуть в менее бурное время, когда агрессивная химия, необходимая для её появления, была уже связана в породе под поверхностью воды и земли. но то, что дало жизни силы возникнуть, стало равнодушным тираном и губителем, как губило и предшественников жизни, испаряя органические растворы. Как трёхлетний ребёнок стирает случайно проведённую кисточкой линию на бумаге, закрашивая только-только придуманный образ так же легко пришедшим к нему в следующий миг.

 

Первая жизнь была пока беспомощной во всём, повлиять на состав земных вод и воздуха никак не могла, и её саму могло стереть всю, как варенье с доброй клеёнки, любой природный каприз. И часто стирал, оставляя мир на какое-то время совсем безжизненным. Много раз.

 

Так случилось и в ином месте, около моря, в большой лужице, больше похожей на маленький пруд. Бурая вода, породившая жизнь куда более бойкую, чем бывшая в лужицах, не пережила удара целого дождя метеоритов, который испарил её наравне со скалами рядом. От них всех остался лишь неровный кратер. полный морской, ещё кислой от сернистых газов воды и поодаль - причудливо оплавленные, в форме адских кружев цвета засохшей крови, скалы, которые на следующий день были растворены шквалом кислотного дождя.

 

Это не было естественным отбором, но отбором доестественным. хаотическим или стихийным. Жизнь или смерть, решала не приспособленность и какие-то свойства организма, а слепой хаос буйного земного огня, не лучшие и не самые мудрые выжили, а лишь те, кого миновал рок. И повлиять на это никакими ухищрениями, не могли они никак, ибо не имели разума и даже рефлексов с инстинктами, лишь изредка - чисто реакцию вытягиваться, реже ползти, туда или обратно на разный градиент состава воды и температуру окружающей среды. И пассивно поглощать её, без интервалов по времени.

 

Бактерии нынешнего мира были бы для них непостижимо сложными, если бы они могли оценить это. По сути, первые живые организмы - просто окружённые примитивной мембраной и часто даже не способные делиться надвое при достижении определённого размера и следующего за ним самораспаде эфемерные пузырьки с питательным раствором и белками с нуклеотидами, ещё не ставшими ДНК и РНК, а потому изменяться эволюционно и породить классический естественный отбор никак не могли.

 

Строго говоря, большинство этих пузырьков не были живыми, а лишь химическими структурами без самостоятельной деятельности и реакции на окружающее, на уровне мыльного пузыря. Ещё не было океанов, которые могли спасти их, лишь небольшие по размерам уменьшающиеся в числе щелочные и более частые, обширные кислотные моря, а дождь и воздух несли лишь смерть, и открытая вода сколько-нибудь большого объёма была из-за чистейшей отравы врагом всего живого этого дня.

 

Лишь одна лужица из миллиарда миллионов, миновав этой участи по исключительному совпадению факторов, не стала жертвой стихии, спасла себя и своё новый для этого мира хрупкий груз.

 

Но всегда был риск даже не огню жизни, а жалкому подобию искры, угаснуть навсегда. И не оставить никаких следов. Как и случалось много раз.

 

Сколько ещё на свете подобных Земле миров, где жизнь не смогла утвердиться, а разделила участь ушедших времён!

 

 

Охота - настоящая сущность. Подлинный путь

 

Я полагаю, что грех - это не что иное, как попытка проникнуть в иную, высшую сферу недозволенным способом. Отсюда понятно, почему он встречается крайне редко - немного найдется таких людей, кто вообще стремится проникнуть в иные сферы, высшие или низшие, дозволенным или недозволенным способом. Люди, в массе своей, вполне довольны собственной жизнью, какой бы она ни была. Поэтому так мало святых, а грешников (в истинном смысле этого слова) и того меньше. Что же до гениев, которые иногда бывают и тем и другим вместе, то они тоже встречаются редко. Стать великим грешником, возможно, даже труднее, чем великим святым.

Мейчен Артур. Белые люди.

 

- Субстанция - это море?

- Субстанция - это море. И в нем есть остров Эфемерида.

- Я хочу туда, - выдохнул Яффе.

- Ты туда попадешь. Как минимум еще один раз.

- Когда?

- В последнюю ночь своей жизни. Так бывает со всеми. Трижды люди окунаются в море Мечты. Если меньше - человек сходит с ума. Если больше…

- Что тогда?

- Он перестает быть человеком.

Баркер Клайв. Явление тайны. Том 1.

 

 

Слепящее Солнце играло с тёмной листвой одичавших тополей и ароматных смолистых сосен. Шелестели высохшие на летней жаре и кустарник, разнообразя белые с песочным оттенком скалы и обещая скорый путь на очередную равнину.

 

Так и получилось. Пройдя километр ущелья, двое молодых парней в походных куртках и ранцах за спиной, оба при ружьях и скрытых в рукавах «чекистских кобурах» пистолетах ТТ. Один и второй с печатью загара, щетиной на лице и выражением лица головорезов. Ими они и были, в «конторе зачистки» иные не держались долго, и часто зачищать приходилось уже их самих. Чтоб не болтали, хотя многие покупали свою жизнь тем, что понимали намёки о пользе молчания и не распространялись даже под стакан друзьям о своей службе в таких местах.

 

Вот и сейчас они искали сдавшего их тайный бизнес по перевозке героина через омские леса, да ещё и убившего их человека. Они видели следы рифлёных подошв и понимали, что злодей далеко не ушёл. Тем более, иногда между следов и в их отпечатках были следы крови, что вызвало ухмылку у обоих преследователей. Что бы ни случилось тут рядом, убийца их человека ранен и потому далеко не уйдёт, столько крови без вреда для себя не потерять, раз она видна уже второй километр.

 

Собственно, то, что перевозчик губительного зелья был мёртв, они узнали случайно и крайне неожиданно: пошли в этот район в условленное место, не применяя связь во избежание пеленга - мало ли, повадились ловить оборотней в погонах вроде них, ещё кто-то себе погоны на звёзды продырявит, если их поймают с поличным! - и по-тихому. Пришли в ущелье, которое миновали только что, где на труп и наткнулись. Он лежал, словно спал, и лишь пулевое отверстие в сердце портило это впечатление, как и туча взлетевших с тела мух при попытке осмотреть тело и перевернуть его.

 

- Серый, пристрелили нашего Дениску. - говорил парень помордатее напарника с серыми глазами, на мускулистых руках были ножевые шрамы и след от вырванного куска мяса при попадании пули после не обозначенного нигде, кроме особых ведомостей, боя на границе, когда погранцы пали жертвами якобы бандитов. Он не задавал вопросов, зачем он это делал, кому они помешали, дело важнее, меньше знаешь, крепче спишь. Но на этой работе при наличии полномочий и возможности ходить, где хочется, можно незаконно и хлебно подзаработать. Вот он с Серым, сослуживцем, и подзарабатывал. Делясь с жадным начальством, ясен пень. Скоро уедет себе на Багамы, женится там на русской богачке, у самого шарма и денег достаточно благо. Дет-черти, и всё такое, или просто пьянки и разврат, заслужил. А Серый… его дело, что да как.

 

- Сам вижу, Михай. Профи стрелял, чтобы так. Сразу завалил, тот даже не дёрнулся. Видишь, как трава примята? Только сразу упасть мёртвый мог, чтобы так примять!

 

- Мы оба знаем, ты следопыт в нашем братстве Вольных Торгашей, я тебе верю. Вопрос тогда, кто это сделал? Посмотри вокруг внимательно!

 

- Зачем?

 

- За поворотом, не тупи! - рявкнул Михаил, сверкнув серыми глазами. Серый посмотрел по сторонам и увидел следы на пыльной каменистой земле. Рифлёных больших подошв явно военных ботинок, как на них самих были и на трупе тоже.

 

- Он один и ранен! - родил, наконец, «следопыт» - проверим, не труп-ловушка ли это, а то мало ли, вдруг нас решили «зачистить» всякие. Особенно, Андрюха на это горазд. Если он, устроим ему бандитов, скажем, не сумели защитить, сам на рожон к ним сдуру или спьяну полез и получил пулю.

 

- Дело говоришь, мужик! Как только его привести сюда смогли?

 

- Как будто не знаешь, поставили мину или что-то такое, его привели и пристрелили, он на мине и лежит. Сам так делал же пару раз, а недотрогу играешь!

 

- Заткнись и тащи большую палку, спихнём дохлятину в сторону.

 

Сказано - сделано. Никакой мины не было в помине, скрытых сетей и растяжек - тоже.

 

- Значит, он один и ранен, летать не научился пока человек без средств технических - между делом задумчиво почесал подбородок Михаил - Может быть, наш встретил своего конкурента в плохом настроении и получил пулю! А товара на нём нет, я обыскал, всё вытащили, вон следы порошка слабые, на запах даже чую. Убийца мог взять товар себе, точно говорю, его надо наказать!

 

Нечего всяким чужакам лезть не в своё дело, решили оба и пошли по следу. Бросив труп, чтобы все видели, что бывает с неосторожными и любопытными. Потом похоронят, если надо, хотя много чести. Своих дел полно, а за наркоту, хоть они оба сами и имеют с неё нехилые прибыли, человек должен получать пулю, однозначно.

 

Когда на небо пришли тучки с запада, оба служащих из «зачистки» увидели и того, кто убил их человека, если эту тварь можно так назвать. И их самих тоже, если честно. Убийца лежал на животе в луже крови, одетый в кожаную куртку и джинсы с сумкой. Осмотр выявил, что кровь шла из простреленного живота и оставляла следы на земле. Как и то, что героин был в его сумке. Но он был мёртв недавно. Но то, что убийца убит, и больше никаких следов не было, вызвало у обоих режим готовности. Где снайпер?

 

- Ребята, вы плохая добыча, попались, как курица на дорожку из зерна! - вдруг насмешливо прозвучал голос слева из-за кустов - мы разочарованы, но отпускать вас не имеет смысла!

 

Оба открыли огонь по месту, откуда он раздавался, в итоге голос повторился, точь-в-точь повторяя и слова. Мужчины лет сорока, надтреснутый, но явно изменённый. Так, это явно играет запись, но их обоих видят и явно находятся недалеко. Это вселило уверенность, и меткий взор обоих парней просеял все места, где могли находиться их противники. Но это не помогло. Людей не было, и вскоре Серый с влажным хлопком, который могла издать лишь прострелянная пулей из снайперской винтовки голова, упал на забрызганную ошмётками плотного, как варёный гриб, и ещё сочного мозга землю.

 

Но Михаил не пал духом и, отойдя от залитой кровью земли с трупом сослуживца с целью не поскользнуться на выше перечисленном, тут же заорал благим матом. Без него хриплые фразы звучали так: «Уроды вы трусливые, ну-ка живо на свет выходите, постреляем в открытую!». Мата было в десять раз больше, так что говорил он не одну секунду, ровно за это время из кустов, соскользнув в них явно на канатах с верхушек ближайшего густого дуба, показалось двое. Оба в охотничьем, в руках - «маузеры». Один лет сорока, с сединой и бородатый черноглазый смуглый брюнет с русским лицом, и именно его голос был на записи, судя по его реплике: «Хочешь умереть смертью воина?». На матерный ответ попавшегося поморщился и кивнул второму. Помоложе и выше ростом парень, светлый и не такой коренастый, басом сказал: «Давай!». Михаил немедленно вытащил было пистолет из ручной кобуры, но рука вместе с кобурой, а потом и голова были прострелены из «маузера» за пол-секунды.

 

- Да, брат, добыча слабая, но ты бы мог стрелять и на четверть быстрее, не расслабляйся.

 

За ними придут. И охота будет что надо.

 

- Это только и утешает, а приманка и вовсе обделалась, когда мы заставили его бежать к нам, ведя этих идиотов за собой. И эти ломились через лес, как свиньи. Забираем их оружие и прочее, тела - зверям, благо волки наши давно не ели.

 

На том и порешили двое из четверых Братьев Охоты, они же Вольные Люди. Отринув пять лет назад всякую официальную власть во главе с Стерхом, они сами стали её вершить, истребляя подонков общества без разбору и зверей поопаснее. Ибо Охота - не на птичек, а смертельная, с равными шансами строго, где можно погибнуть и самому.

 

Но этому сегодня не бывать.

 

 

Самый сильный пламень

 

На старости лет обнаруживаешь, что месть, всё-таки, самый надежный вид правосудия.

Анри Бек.

 

 

Ночная дорога, покрытая пылью и перепрыгивавшими её лягушками, ничем не примечательна и вряд ли бы кого-то заинтересовала. Также никто из водителей не обращал внимания на лежащего у обочины старого нищего, умиравшего от рака и неспособного оплатить лечение. Его потрёпанный костюм и ставшая седой раньше обычного срока щетина давно покрылась пылью от проезжавших мимо машин и двух автобусов, один водитель еле не задавил несчастного и даже не заметил, что прибавил к своим многочисленным непотребствам ещё и равнодушие к нуждавшимся в помощи.

 

Старик уже не слышал ночных дуновений ветерка, боль и жар пожирали его заживо и отнимала силы, он не ощущал ничего, кроме одного чувства, которое единственно поддерживало в нём ту непрочную и слабеющую жизнь. Ему, конечно же, всякие лицемеры скулили в уши, что это плохо, что лучше тихо сдохнуть в уголке и не отсвечивать.

 

В такие моменты в груди старика к подобным тварям, бессердечным и не достойным ничего личностям, горела чистая и совсем ничем не смягчаемая ненависть. Самое сильное чувство тех, кто действительно в беде, и кому неоткуда ждать помощи. Ненависть к несправедливости и равнодушию, ко всей непотребной и омерзительной гадости, которую все зовут «мировой порядок». Все те, кто её поддерживают, кто называет себя оптимистом и уверенным в себе, это просто везунчики, которых по-настоящему никто не бил болезнью или бедами.

 

Их бы так всех, как меня, яростно думал умиравший на обочине, тогда лишь бы поняли, чего жизнь стоит, и достойны ли они жить. Конечно, проще отвернуться от страдавшего и сделать вид, что ничего не происходит, а чуть что, сразу вой поднимают до небес и требуют вселенского к себе внимания! Девушка бросила или некуда поехать на выходные, или нечего надеть, и так вопить! Да вы хоть раз болели по- настоящему, брошенные всеми? Тогда лишь поймёте, что такое ваш миропорядок и всё такое прочее, чем вы прикрываете свои непотребства!

 

Умирающий старик еле поднялся, взбодрённый ненавистью к несправедливости, прошёл прямо пару шагов, и его сразу же сбил нетрезвый мотоциклист, решивший развеяться. Качающегося человека он не увидел. А зачем, всё же ништяк, мы по сторонам не смотрим и не оглядываемся! Налетев прямо на несчастного, он упал на бок, проехав под мотоциклом и переломав себе все кости, и врезался прямо в столб у обочины дороги, убив себя и того старика почти что сразу.

 

Одно хотя бы было приятно, пьяная мерзость, не сочувствовавшая никому и жившая за счёт других, издохла под своим мотоциклом рядом со своей жертвой, несчастным и больным стариком, который в кои-то веки громко и с триумфом засмеялся и произнёс: «И ты пойдёшь со мной!».

 

Горящие утолённой местью и ненавистью бесцветные от страданий глаза старческие глаза были последним, что увидел в своей жалкой жизни прожигатель таковой, впервые искренне сжимаясь от непреодолимого ужаса и понимания, что получил, что заслужил. Жалко же правильным людям в такой ситуации, узнавшим обо всём этом, было лишь отмщённого старика, который пал безвинной жертвой людского вранья и равнодушия! Когда же все подобные отбросы получат по заслугам?

 

 

Человек в тумане

 

Эта история реальна, не выдумка или полёт фантазий. Мне поведал её товарищ из морга. Санитар.

 

Такова была новая этика поведения. Мое - это то, что я могу взять и сохранить. Что плохо лежит, станет моим, главное - ловко стащить и вовремя смыться. Человек цивилизованный чувствует себя теперь, как загнанный зверь. Кто смог - тот уехал, остальные самоустранились, стали пассивными, реже выходят из дому и появляются в общественных местах. А несчастные, которым приходится выходить на улицу и ездить в метро, превратились в добычу для хищников.

И знают об этом.

Уилсон Ф. П. Ночной мир.

 

В общем, если раньше создаваемые человеком виртуальные миры являлись лишь жалкими продолжениями мира реального, то сегодня оскудевшая реальность выглядела достаточно убогим, вынужденным пересечением метавселенных, похожим, да, на узловую, но всего лишь пересадочную станцию между ними; на корневой, низшего уровня перевалочный пункт, жители которого в основном надолго в нём не задерживались (поесть, попить, справить нужду, решить проблемы с компьютером) и могли мечтать лишь о том, что скоро можно будет выбрать себе метамир на любой вкус и цвет, или даже построить свой собственный - такие программные платформы уже тоже намечались - но это в будущем.

Виктор Каика. Условный переход.

 

Туман пришёл вечером, хотя, казалось, был всегда и всегда будет. В этом лесу, полном оврагов и бурьянов из-за вырубки несколько десятилетий назад, туман властвовал все времена года, в любое время суток. Казалось, туману нет и нет конца, серовато-белое марево закрывало всё, и резко появляющиеся птицы, острые ветки с коварными ямами, булыжниками да поваленными стволами и колючими кустами легко могли оборвать жизнь неудачливого путника. Ещё бы, со всего размаха сослепу напороться глазом на острую злую ветку или споткнуться и упасть в молчаливый овраг с уже сломанной шеей, не особо продлевает жизнь что-то в этом духе!

 

Вот и этим вечером густой сумрак разлился по тёмной чаще, как запах горячего, жареного мяса по комнате, когда снимаешь крышку с подноса. Его аромат тоже ни с чем не спутаешь, аромат самой темноты. Кто не был один в туманном лесу, тот не поймёт этого, не учует «запах тьмы», который проникает в самое естество и будит в нашем естестве нечто, казалось, самое скрытое и неведомое нам самим.

 

Мшистое поваленное бревно скатилось овраг ещё живым деревом, когда дожди подмыли его корни, которые были именно на краю этого самого оврага. Так старый тополь, помнивший времена до 20-го века, пал жертвой природы, его ветви уже не один год были острыми палками, а листву и нутро дерева сожрали короеды и гусеницы. Кора прела и покрылась мхом до последнего сырого кусочка, а острая ветка торчала вертикально вверх, как застрявший меч, воткнутый изнутри неведомым дварфом.

 

Всё это видел человек, и всё это виделось ему тенями иных миров. Сам он лежал, придавленный пластом земли, на который встал перед падением в овраг вместе с ним. Но падение было неудачным: удар об уже скрытую сырой землёй ветку того старого тополя сломал ему позвоночник. Причём, в грудном отделе, так что отнялись не только ноги, но и почти всё тело, кроме чуть шевелящейся правой руки, которой он пытался «выкопать» себя из вязкой, забивающей все лесные запахи собой земли. Неудачно.

 

Устав от бесплодных усилий, он откинулся на спину полностью и повернул затёкшую - хоть она нормально двигалась, хоть и ощущалась онемевшей! - шею немного вправо. Лучше бы он этого не делал! Там тёмными глазницами на него смотрел череп без волос и остатков плоти. Его наполовину обнажил недавний дождь, погубивший и тополь, и косвенно нынешнего бедолагу. Как оказалось, и этого мертвеца тоже.

 

Череп был без прочего скелета. Видимо, оторвался от него, когда сместились пласты земли, и теперь его белесые бока бесстыдно показываются наружу. Показывая, что ждёт каждого в итоге. «И ты будешь лежать, как я, и кто-то будет рассматривать тебя, как ты меня сейчас» - говорил череп всем своим видом.

 

Человек согласно кивал ему, сам того не замечая, и даже разговаривал с ним. И слышал голос павшего раньше него.

 

- Кто ты такой?

 

- Я был человеком, как ты сейчас.

 

- И тоже свалился в этот овраг, свернул себе шею?

 

- Да. И теперь мы вместе очень надолго.

 

- Не так уж плохо, умирать одному хуже, ты-то уже умер и видел, что да как.

 

- Поверь, ничего интересного. Один ужас, и больше ничего.

 

- Но что там, скажи. Я должен быть готов.

 

- Готов? Ха-ха-ха, ты никогда не будешь к этому готов. К небытию и вечному бессмыслию. Без памяти, сознания.

 

- Как тогда ты говоришь со мной?!

 

- Никак. Ты говоришь сам с собой. Это - горячка от попавшей в тебя заразы. Ты тут уже больше суток, начался сепсис. Ты скоро умрёшь.

 

И видение пропало, и череп раскололся надвое, и вонючая густая жижа, бывшая плотным живым мозгом, окатила напоследок умирающего. И он умер. Человек в тумане.

 

Так же точно, как молодой и объеденный лесными животными погребённый в сырой земле поодаль от обоих людей олень, тоже сломавший ногу в овраге и сломавший себе шею из-за застрявшего в стволе тополя роге.

 

 

Череп стал домом многим

 

Они хотят подрезать крылья другим, потому что бескрылы сами. Тьфу!

Хайнлайн Роберт. Есть скафандр - готов к путешествиям.

 

 

Мирно покачивалась под порывами летнего ветерка глянцевая в игривом солнечном свете листва немолодого дуба. Его ветви ласково колыхались, бросая подвижные и хаотичной формы тени на ствол и гнёзда лесных птиц. Вот гусеница застыла, изображая кусок коры, но синица не купилась на обман, и беспозвоночный пожиратель листвы завершил свою жизнь в её остром клюве. И ещё один, и ещё, а четвёртого и пятого синица отнесла в гнездо, где лишь два крепко сбитых и уже начавших оперяться птенца выжили в борьбе друг с другом, а прочие были выброшены ночь перед самым рассветом из ароматного гнезда на радость ёжику, который с хрустом съел проигравших. Им так хотелось есть, так хотелось есть!

 

Ёжик был маленьким и справедливо боялся долго находиться в траве, так как старый волк, лишившись поддержки стаи, охотился на мелочь вроде колючего малыша. И тот потрусил в укрытие. В кустах подле могучего ствола дуба было оно, и само отпугнуло бы многих. Но ёжик знал, что опасности нет, так как раскрытые челюсти были челюстями черепа, и не захлопнулись они только из-за того, что тёмная земля держала их своей сырой массой в таком положении. И именно между ними пролегал вход в его глубокую нору, куда он и шмыгнул с облегчением. И не только с облегчением: убежища туда пришла искать лесная мышь, так что дополнительно выходить за ужином ночному охотнику не пришлось в этот раз.

 

Довольный, он свернулся в клубочек и уснул на подстилке из свежего мха, что он давеча натаскал от дуба.

 

Но вскоре из глазницы черепа вылезло маленькое сероватое животное, быстро обнюхало всё вокруг похожим на хоботок носом, протёрло глаза-бусинки и с не слышным для человека писком пошло на охоту на насекомыми, которые были в кустах в изобилии. Поев, белозубка снова забралась в глазницу, поспала, а затем пошла охотиться снова. Но этот день был последним в её трудной жизни: крохотное существо было старым, его короткая жизнь всего в год с небольшим подходила к концу, и вечером при попытке поймать жучка сердце зверька резко заболело и остановилось. Через несколько минут судорог крохотный охотник больше не двигался и не видел уже ничего.

 

Ёжику, который вышел на охоту, беда мелкого дальнего родича оказалась в радость, и он удовлетворился дохлой белозубкой с жуками, а затем вычистил норку от всякой грязи, считая останки жуков и одного сверчка. Да, осиротевшая на пол-дня глазница скоро заполнилась новыми жильцами, а треснувшая костная перегородка между черепной коробкой и глазницей дала возможность семейству лесных мышей.

 

Череп принадлежал заблудившемуся выпившему охотнику, растёрзанному волками, а затем доеденному воронами и прочими падальщиками. Единственное, что зверь не может вскрыть, это череп, так следователи НКВД отличали жертв зверей от жертв людоедов в своё время. Вот череп-то один и остался целым, закатился в кусты колючей ежевики под ударами непогоды, где и застрял. И повернулся под углом в 45 градусов к травянистой земле, так что челюсти раскрылись, между ними была земля, чем и воспользовался ёжик, вырыл себе удобную норку.

 

Так смерть одного стала жизнью другого. Каким бы ни был при жизни, после смерти ты - лишь ресурс для живых, и ничего более.

 

 

Я - не расходный материал

 

Эта история - чистая правда. Я узнал её от афганского военного, с которым я разговорился в очереди в больнице, куда попал с комой, и с которым был в дружбе до его смерти от инсульта. И я на стороне ему подобных, ибо сам пережил ад. Лишь увидев смерть, можно постичь жизнь, и все, кого терзает боль и немощь, я с вами! Мы должны жить, вопреки всему, ненавидеть тех, кто бросил нас умирать, волей поддерживать жизнь и помогать своим, не отдаваться течению, которое несёт нас к смерти!

 

Мой компьютер, как и сердце, давно должен был освободиться от лишнего, вылечиться от вирусов и прочих медленных убийц.

Эльчин Сафарли.

 

 

Я полз по лесу, обдирая живот о переплетённые корни бурьяна и осколки камней. Да, тут взорвался одноэтажный магазин, и его осколок едва не проткнул мне исцарапанную руку. Ног и вообще ниже пояса я себя не чувствую, встать на ноги - смешно сказать. Но я не собираюсь умирать здесь, жизнь, дай мне видеть и знать! Да, меня бросили умирать мои же соратники, семья поплачет и будет жить дальше, я знаю точно. Так случилось с моим однополчанином, тоже подорвавшимся на мине, он выбрался и в лохмотьях добрался до своих.

 

Он узнал, что его уже со спокойной совестью «похоронили», отпели, а жена стала встречаться с пронырой Петровичем. Когда она узнала, что «осколок прошлого» жив, она поныла и сказала, что лучше бы умер, чем стал безногим немощным калекой с оторванными пальцами на одной руке. Дети были маленькими, и любящая мать говорила, что этот ободранный бомж просто похож на папу, а папа умер с честью, как герой!

 

Не выдержав ужаса и понимания, что общество сделало его расходным материалом, который просто выброшен прочь, как использованный презерватив, он вскрыл себе вены, став полезным последний раз - для трупоедов, черви жрали его с аппетитом.

 

Но нет, я не стану им поживой, я не умру тут, я буду жить любой ценой!

 

И я полз, полз, пока не дополз до своих... делящих мою славу погибшего, «скорбящих» и всё такое. Я знал это по рассказам погубленного обществом соратника и теперь ненавидел. Ненавидел смертельной ненавистью. И своих, и врагов, которые делали также со своими. Я понял, что мне враг, с чем я буду бороться насмерть. Враг этот - идея, что все мы существует только для какой-то цели, и по истечению надобности просто выбрасываемся в утиль. Мы - не вещи и не одноразовые поделки! Мы - живые и будем жить, и будь проклята идея одноразовой упаковки!

 

Мой отряд увидел меня, принесли в лазарет, удивляясь лишь тому, что я не помер пот потери крови. Вот оно, общество упаковки. Не спрашивают, что и как я пережил, а искренне удивляются, что не помер. Меня трясло от ненависти к ним всем, которая одна-единственная поддерживала меня живым. Воля - все биологи упускают этот момент, что одно из главных свойств жизни - воля к бытию, воля к жизни несмотря ни на что.

 

Разумеется, когда от меня «открестились» как от немощного одноногого инвалида, я уже не был в ужасе, я ненавидел и проклял свою семью, знакомых, кроме тех, кто помогли мне снова ходить. Протез сделали хороший, нога была отнята по середину бедра, так что я мог ходить. Работа - ещё бы, повоевал и был выброшен после травмы, как сломанная трость! - досталась мне с огромным трудом, и я стал жить в общежитии, чтобы не видеть ненавистные мне лица бросивших меня. Впрочем, я видел их везде, это «что ж ты не помер, кукла сломанная, зачем тебе мучиться?».

 

Видел и проклинал. Всем сердцем.

 

И, видя собрата по несчастью, больного старика в инвалидной коляске, я не прошёл мимо, а помог ему. Разговорились, он тоже инвалид войны. Мы договорились «собирать» таких, как мы, и проводить время как отряд. Да, инвалиды и калеки, но мы люди, а не отработанный материал, и будь проклят самой страшной смертью тот, кто не видит этого!

 

Многие пережившие войны и болезни, и никогда не ставшие после этого прежними жизнерадостными - афганцы, перенесшие рак и прочие нам подобные, - стали и остаются близкими мне. Если что, я буду стоять рядом с ними, а не со здоровыми и ничего не видевшими! Там, в бездне смерти, где я забывал, кто я такой, я обрёл не смерть, а жизнь.

 

Вскоре я нашёл жену, врача, которой не было всё равно, и которая не жалела меня, а такого вот полюбила - я могу отличать эти вещи теперь. Жену нашёл и старик, вдову погибшего в ДТП - мажор проклятый! - рыбака. Я и моя жена были свидетелям на их свадьбе. Мы должны быть счастливыми не меньше этих здоровых, которые не видели жизни, не были на грани смерти, а жизнь можно увидеть и ценить лишь после такого.

 

Когда богатый подонок разбился на своей дорогой машине, вылез с выпотрошенным - спасибо стеклу, - пузом, мне не было его жалко. Он получил то, что присуждал другим, вот ему наказание. Жаль это происходит так редко, так редко! Я с ухмылкой и взглядом прямо ему в выпученные от ужаса глаза прошёл мимо, как многие, потупив взор и делая вид, что ничего не происходит, проходили мимо меня, когда я сидел на лавке и выл от ненависти и боли бессилия. Вот теперь получи мою долю.

 

Я смеялся, когда прошёл квартал от этого места, ибо месть за хотя бы нескольких мне подобных свершилась.

 

Когда моего товарища-старика забрала треклятая смерть через день после смерти его супруги, мы выбили решение не хоронить, а сделать из них мумии и одеть, поместив в стеклянный куб, чтобы все видели их и понимали, какой ад они прошли. Конечно, всякие лицемеры были против, они же не хотят со своей дискотеки видеть правду, что ждёт их всех. Ничего, я заставлю вас видеть правду, как увидел её я. Заставлю жить!