Онлайн чтение книги Рассказ настоящего жителя Страны Оз The story of the truth Oz citizen
6 Часть 6. Детективно-фантастическая

Добру отныне можно всё!

 

Не дрогнет вера моя в праведность дел моих!

Тышевич Дмитрий. Скала ужаса.

 

Никогда правосудие не поднималось на такую сияющую высоту, как поднялось оно здесь.

Кристи Агата. Десять негритят.

 

 

- Вера Петровна, осторожно, не споткнитесь, кирпичи. А, нам сюда! - мужчина в тканевой полумаске вёл за руку не очень молодую, но ещё красивую женщину с болью в глазах и кривым шрамом на руке. - Скоро уже придём.

 

- Да, хорошо, - беззвучно ответила она. Голос провожатого был нарочито искажен в шёпот. Её причёска от хождения по бурьянам сбилась, а платье, видавшее виды, и вовсе, казалось ей самой, вот-вот порвётся. Как тогда, как тогда...

 

- Я Вас понимаю, знаю, что Вы тогда испытали, и сейчас Вы сможете за это взять долг.

 

- Долг? Долг?

 

- Да, долг, и Вы это не забудете уже никогда. Добро слишком долго было белым и пушистым! И каков же результат? - шелестящим голосом, но с явным раздражением ответил ей вопросом на вопрос мужчина, видя неуверенность женщины. Её глаза говорили, что больше всего на свете она хочет сбежать отсюда, забраться с ногами на диван и под коньяк забыться. Как делала это много раз подряд, с воем в подушку.

 

- Нет, это не может остаться так! Все суды оправдали этого за отсутствием улик, это же меня испачкало на всю жизнь, эти твари с малиновыми пиджаками... - дальше она закрыла глаза, но всё равно зарыдала горько-горько, безутешно. Исчезли подвальная сырость и плесневое зловоние, она погрузилась в воспоминания, когда её сына убили прямо на её глазах после жестоких побоев пьяные дружки этого «нового русского». Якобы за долги, а на деле за то, что не хотел платить три четверти выручки за постройку и работу заводика по изготовлению реагентов для химиков.

 

Саму её «распяли» на диване, порезали руки и грудь зазубренным ножом, а потом каждый из них «приложился» к ней, не забыв сходить прямо ей на лицо «по-маленькому». Да ещё и обливали каждый раз ледяной ржавой водой, чтобы она не теряла сознания ранье срока. Затем её избили ещё раз, сломав руку и вышвырнув с пьяным ржанием умирать на диван от кровопотери, и пошли на улицу. Соседи нашли и вызвали «скорую помощь», за малым не потеряли её!

 

- Соберитесь, Вера Петровна, ваш час настал! - услышала она одновременно с окатыванием её лица ледяной водой из неведомо откуда взявшегося ведра. Оказалось, в этом сыром подвале дали краны с ледяной водой, и вёдрами были «снабжены» они все. Все ужасные воспоминания, связанные с этим самым окатыванием водой, захлестнули её, и она за заорала в истерике, забыв и про проводника, и про то, где она вообще находится.

 

- Соберитесь! - проорал прямо в ухо её провожатый, и это помогло. Она собралась.

 

- Я готова.

 

- Неужели? - усмехнулся мужчина, его прогулочный костюм были все в пыли и влаге, как и платье его чуть не отключившейся от подавленной истерики собеседницы.

 

- Да, мать вашу, я не для этого сюда шла. Чтобы сбежать, как трусиха. Да я полгода уже живу с включенным светом и озираюсь на улице, когда слышу машину! - прохрипела она.

 

Провожатый улыбнулся, кивнул и открыл железную поцарапанную дверь, бывшую прямо перед ней. Ржавчина и грязь в таком полумраке - керосиновая лампа провожатого освещала так себе, видно было немного, - могла и скрыть дверь. Понятно, маскировка, подумала она, хорошо.

 

Они оказались в помещении относительно чистом, отделанном кафелем. Одна лампа была белой, вторая чуть желтоватой. Пыли и грязи тут не было, в буквальном смысле этого слова. Тут были: тяжеленный и темно-бурый железный стол и железные кольца, сделанные в стену справа и слева. Стол был прикручен к полу, как и стул, который не пустовал. За ним на недобровольной основе сидел... тот самый «малиновый пиджак», и его руки были зафиксированы в положении «распятого» крепкими верёвками, врезавшимися в запястья почти до мяса. Каждая рука удерживалась одной веревкой, а второй её конец был привязан намертво к одному из железных колец в стене.

 

Но особое внимание привлекал не избитый подонок общества, а то, что лежало на столе на недоступном для него расстоянии. Там были 2 бейсбольные биты с гвоздями со срезанными шляпками, кувалда, остро заточенный топор, пару больших ножей с «пилой» и кровостоками каждый, один цеп с шипами на одном из концов, а также бензопила. Заправленная до отказа, надо сказать.

 

Вера Петровна поняла всё, что должно произойти. Но мужчина сказал ей безликим и шелестящим голосом нечто, отчего она чуть не упала в обморок.

 

- Вы и только Вы решаете, что с ним делать. И сделаете. Жить вот этому ублюдку или нет. Инструменты готовы, его никто не найдёт. Если хотите, есть иной способ...

 

- Я-я сама, его, этим? - белая, как мел, женщина была как будто не на этом свете. Она хотела этого, страстно, но самой... Нет, нет, не так, не своими руками.

 

- Не своими руками? А насиловал он и резал чужими руками? Вот он, перед Вами. Его не найдут, он или умрёт тут, или его отпустят, и он снова продолжит своё, - ой-ой-ой, оказывается, она бормотала это всё вслух, хотя надеялась, что никто, даже провожатый, этого не заметит и не услышит.

 

- Но чем я лучше него буду? Если начать так, то... Буду, как он, ничем не лучше, даже хуже! - взвизгнула она. И к своему ужасу не поверила сама себе.

 

- Тогда поверьте в другое. Он сейчас освободился, что он потом делает? Он Вас видел, так что он вернется к своим делам и дружкам. и будет за это Вас так душевно «благодарить», что прошлое раем покажется! - мужчина в полумаске говорил без интонаций, как сам рок. - Ничего, если что, Вам помогут.

 

Провожатый открыл боковую, прежде не замечаемую ей дверцу, открыв взорам всех присутствующих закрытую пока что клетку, где аж грызли прутья пять голодных бродячих собак, со зверским голодом в глазах принюхивающимся к самой Вере Петровне и связанному ублюдку.

 

Вот, куда деваться все «останки», поняла она. Так и должно быть.

 

И Вера Петровна поняла, что это должно произойти. Должно, здесь и сейчас! Добро и честь слишком долго было беспомощным, проводник прав, пора отращивать кулаки. Добру можно карать, и это не обсуждается. Так пора взять судьбу в свои руки!

 

- Вас никто не осудит ни за что, не сдерживайтесь ни в чём! - тихое напутствие провожатого было точкой, - Когда закончите, постучите в дверь, три долгих удара и два раза быстро! Всё!

 

Вера Петровна краем сознания услышала, как дверь захлопнулась и закрылась на висячий замок. Кто бы мог подумать, она испытывала радость, яростную и настоящую радость. Наконец-то! Глядя на рычащих собак, она решила - не они сделают дело, а я, именно я!

 

В общем, под маты и детальное упоминание всех провинностей обгадившийся и обоссавшийся ещё от зрелища собачек ублюдок вначале испытал на своих суставах действие доброй кувалды, добрые ножи резали его и резали, а добрая бензопила была очень ласковой с его грудью и не только.

 

Вера Петровна не заметила, что прошло часа полтора. Она орала, пела, истерила, материлась, била убийцу и насильника ногами, рвала его рожу ногтями и ножами, кровь летела на неё и стены, стол, вой голодных собак был слышен словно на весь мир.

 

- Тварь! - выдохнула она, и сама вырезала из разрезанной бензопилой грудины ещё бьющееся сердце и показала его ублюдку. - Больше никому не сделаешь ничего, а пёсики тобой знатно пообедают!

 

В общем, когда она почувствовала, что он мёртвый, то перестала со всей силы кромсать труп бензопилой и ножом. Останки она сама кидала собакам. Особенное удовольствие ей доставляло, как хрустели глаза и яички насильника в их челюстях, а сердце она кинула, выпив из него крови, им же.

 

Тут женщину снова накрыло: она орала, выла, сбила кулаки, царапала пол и стены уже сломанными ногтями. Она убила, убила. Это навсегда, она убила! Нет, отомстила, принесла справедливость. Она не убийца, она воздала по заслугам. Она показала злу, что больше оно не безнаказанно и не всесильно. Таким и должно быть добро, с кулаками и карающим без жалости!

 

Она больше не дрожала, а мирно разделась, разулась, обмылась из шланга, бывшего в другом конце комнаты около двери, вытерлась полотенцем, бывшем в ящике стола с дальнего от связанного ублюдка краю. Да, она запомнила, где и что, провожатый ей рассказал. Так что теперь она с не заметным ей самой «адским» огнём в глазах и железным спокойствием завернулась в полотенце и постучала в дверь. Ей открыли. Через минуту, не позже. При нём была бутылка бензина, стальной таз и спички.

 

- Одежду сожгите в тазике и обувь тоже, Вера Петровна, больше её Вам не носить, вот Вам новая! - тем же безликим голосом сказал её провожатый.

 

Она попросила отвернуться и тихо, без страха больше, оделась-обулась. Одежда в пакете была её же, обувь - аналогично, просто это был другой комплект. Маскировка ибо. Сожгла всё, прощаясь со старой «мирностью», легко.

 

- Вы дали мне жизнь, кто бы вы ни были, и я буду всегда Вам должна за это. - Страстно взяла она за руку собеседника. Тот чуть улыбнулся.

 

- Нет, мы не встречаемся больше, Вера Петровна. Долг Вы уплатили, больше ничего не нужно. Пойдёмте. Если Вы захотите, чтобы кто-то из ваших знакомых связался с нами ради этого же самого, пускай пишет то же, что и Вы, и оставит это в условленном месте (сказал, где и в какое время).

 

Женщина шла домой, словно заново родилась, стала другой. Не другой, настоящей. «Всё, Алёша, ты свободен, они больше тебя не тронут, я сегодня всё сделала. Всё, сынок, всё.» - счастливо, со слезами шептала она себе под нос много раз, посетив по дороге домой его могилку. Купила цветов, но старая продавщица видела силу в голосе и взгляде женщины. И испугалась. Такими глазами на тебя смотрит лишь смерть, твоя собственная. Ещё бы, она за немалую сумму как знающая все и обо всех сказала бандитам, где живёт сын Веры Петровны!

 

Сама добрая - да, теперь точно добрая, ибо непротивление злу и всепрощение делает сообщником, «шестёркой» злодея, так что все эти «пацифисты» служат злу! - женщина это давно знала и сказала: «Каждому по заслугам!». Продавщица поняла, аж побелела и схватилась за сердце. Но Вера Петровна не вызвала ей «скорую», а незаметно ушла. Смеясь от новой, искренней радости. Теперь она не жалела таких, как эта старая мразь, ей было приятно узнать о её смерти от инфаркта, и смерть в тот же попавшего в ДТП «мажора» тоже вызвала у неё смех в голос. Коньяк из её квартирки - дом свой от бабки она продала ради справедливости - полетел тем же вечером прямо в бутылке в трёх пьяных гопников, которые даже не поняли, из-за кого попали в травмпункт, а жаловаться они не стали. Не поверят, спишут на драку, а двое из них итак «на условном сроке».

 

- Вина и возмездие, правда, кара и справедливость! - широко улыбалась она во всех таких случаях. Да, она будет теперь вершить суд. Как убила наркоторговку и проститутку в одном лице прямо в тёмном парке ударом ножа в гнусное сердце. Больше эта тварь не будет губить чужие жизни, и ничьи дети не будут из-за неё платить телами за наркотики!

 

Вера Петровна заступалась за беспомощных и попавших в беду, карала и будет карать. Ей теперь можно, она права. Ибо она отныне и на всю жизнь - Добро с большой буквы. Настоящее добро.

 

Подводный сон

 

Эти невзрачные насекомые оперативно уничтожают огромное количество мёртвой растительной массы, так что та не успевает накапливаться. Если бы не они, тропические леса (да и саванны и другие) за несколько десятилетий превратились бы в непроходимые болотистые буреломные дебри, заваленные громоздящейся друг на друга гниющей растительностью, обильно выделяющие метан, - как, собственно и было на Земле в пермском и каменноугольном периодах, предшествующих появлению маленьких тружеников (первые термиты, по современным данным, появились в триасе). Учитывая, что в совсем недавнем - по геологическим меркам - прошлом бывали периоды, когда тропические леса покрывали большую часть суши - без термитов климат и условия на нашей планете были бы другими.

Haritonoff. Термиты, часть 1.

Примечание Автора: термиты полноценные и коллективные одновременно с муравьями появились уже в палеоцене, по современной системе датировки около 55 миллионов лет назад.

 

У личинок этого насекомого есть небольшие наросты в форме шестерни на каждой из пар задних ног. Эти наросты имеют зубцы, которые цепляются друг за друга. Размер механизма около 400 микрометров. Синхронизация движения ног позволяет нимфе прыгать с впечатляющей скоростью 4 м/с в точно заданном направлении. Как отмечают исследователи, обычные нервные импульсы не позволили бы достигнуть такого же уровня синхронизации движений при толчке от поверхности (разница между движениями ног у нимфы при прыжке составила всего 30 микросекунд). Эти шестерни являются первым действующим зубчатым зацеплением, обнаруженным в естественном мире.

Adi Robertson. The first-ever naturally occurring gears are found on an insect’s legs.

 

 

Читая труд 1990-х годов про поющих гусениц от энтузиаста Фила Девриса, я был, признаться, несколько растерян. Но фильм «Дикие джунгли Панамы» 1995-го года с участием Девриса всё подтвердил, учёный ничуть не шутил. В чём суть дела: на реальном кротоне, растение такое, живут два разных вида паразитов. Муравей, который часто пьёт сладкую смолу с листьев и за это охраняет само растение от всех возможных едоков. Но почему тогда муравей - паразит, а не симбионт, раз охраняет? Виноват в этом не сам муравей, а розоватая узорчатая гусеница, которая ест листья кротона, но выделяет ту же смолу, что и он сам. И за это муравьи гусеницу… тоже охраняют.

 

Более того, у гусеницы этого вида бабочек есть «ошейник» с «прутиками» с полыми «звоночками» на концах «прутиков». Сама же гусеница, если ей что-то грозит, очень сильно и часто кивает головой, задевает «прутики», «звоночки» звенят, и муравьи бегут на помощь. Такой вот сложный механизм, однако!

 

Вообще, я люблю читать про науку, ведь я сам учёный, и не фундаменталист кабинетный, «оторванный от жизни», какими кажутся учёные обывателям, а именно практик. Тренированный, крепкий, хоть и хромой на правую ногу, не «очкарик». А вы думали, в фильме «Неудержимые» персонажи накачанного Сталлоне и Стейтем зря или смеху ради выдавали себя именно за орнитологов, фоткающих экзотических птиц? Нет, те, кто занимается полевой работой, на стереотипных очкариков и «ботаников» не похожи ни капельки, так что маскировка была очень убедительна и обманула местный погранцов.

 

Так вот, прочитав труды Девриса, я мирно заснул прямо в палатке, где и ждал вечера, чтобы изучать чёрных кайманов, их внутренние антибиотики, спасающие их от сепсиса при ужасных ранах в 90% случаев. Это и было моей целью пребывания в жаркой и удивительной Бразилии, а не красоты тропиков, довольно-таки сомнительные с учётом того, что все болота и леса в широтах без зим - верный и постоянный источник самой чудовищной заразы на свете.

 

Да, я приехал во времена, когда жара спала, но + 35 по Цельсию не располагали к веселью. Как и то, что

 

Сон мне приснился очень примечательный: я находился в одних трусах под водой на коралловом рифе с цепью на ноге, крепившейся к заросшей кораллами гире весом кило сто, не меньше. Меня заживо ели, пожирали яркие-яркие тропические рыбы, адские боли от их укусов были, как наяву! Они ели с ненасытным аппетитом, и их яркая жизнь переходила от меня. Истекающего кровью и беспомощного калеки, но, почему-то, не захлебнувшегося.

 

Вскоре мне стала ясна причина этого: прямо в мои лёгкие со спины была вживлены трубки, качавшие воздух туда-сюда из неизвестного источника, а трахея оказалась зашитой, чтобы вода не попадала через дыхательное горло в лёгкие! А на спине трубки были, чтобы их нельзя было вырвать руками и облегчить страдания!

 

В общем, рыбки со слышным даже под водой чавканьем и хрустом доедали меня довольно быстро, и кишки плавали в облаке крови извивающимися змеями в прозрачной воде. Когда рыбы накинулись и на них, я умер. Лучше эти рыбки, чем липкие, вонючие, жирные и блюющие пищеварительными ферментами прямо на уже мёртвое мясо черви-опарыши в сырой земле, но всё-таки неприятно…

 

Когда сон закончился, я проснулся и увидел, с чего такие кошмары ко мне пришли. Реальность была намного страшнее сна: мою палатку со всем скрабом и мной вдобавок смыл нежданно начавшийся ливень прямо в появлявшуюся лишь в сезон дождей реку, приток Амазонки. Ничего себе поспал, однако, что речка шириной в улицу успела появиться за время сна! Хорошо, палатка была плавучей и рассчитанной на нечто подобное, потому и не утонул. А про «рыбы едят заживо» кошмар стал отчасти реальным. Пираньи покусали руки изрядно, когда я таки вылез и ощупал палатку под водой с целью достать канат с крюком и кинуть его на ветку ближайшего дерева. Еле обработал и принял горсть антибиотиков от тропической водной заразы - хорошо, бритвенно-острые зубастые челюсти пираний до вен не добрались! Приятным было иное: покусавшие меня пираньи в числе десяти штук оказались в палатке, и острый нож прикончил их всех. Доберусь до берега, прожарю с пряностями на костре хорошенько и съем, благо сами пираньи по словам местных очень вкусные, родственники карпов, к тому же.

 

В общем, перебинтовался, обработав раны вторично с адской руганью из-за боли, взял весло, бывшее в палатке, и смотрел на реку, которая к моей радости текла всё медленнее. Когда течение унялось, с усердием погрёб к берегу. Вытащить палатку на сушу с помощью выше упоминаемого каната с крюком заняло часа три. Пот лил градом, но купаться в ЭТОЙ воде было самоубийством из-за пираний и многих других более опасных речных жителей. И комары, на которых я за остаток ночи угробил два баллона репеллентов, но без них - малярия и шистосомоз, который лечится с очень большим трудом. Рассвет был заставкой для какого-нибудь ужастика и явно был прообразом картин про ад: небо цвета уже тёмного гнилого мяса переходило в такого же цвета и также пахнущую воду, и Солнце было не светящимся шариком, как мы привыкли, а благодаря туману растёкшимся по всему низу неба полотном буровато-янтарного огня. Вода и еда подмокли, и без готовки кушать и пить было нельзя. Кипячение в походном котелке и жарка на вертеле вместе с пираньями выручили на этот раз неплохо.

 

В общем, сидя на красивом холме берега, наглухо заросшим густой травой метровой высоты, и, думая о клещах, я увидел объект своего поиска. Чёрный кайман был приманен пираньей и тушёнкой из банки. Схватить его голыми руками - самоубийство, так что мне пришлось доставать из единственного уцелевшего после речного «сплава» герметичного чемоданчика шприц с термостойким транквилизатором и заборные шприцы с «оболочкой» из сухого льда. Пистолет и радиопередатчик я таки «пропил», пришлось действовать методами Коммандос: из резинки запасных шорт и гибкого пластикового прута для укрепления палатки сделал лук, а стрелой с привязанным к ней шприцом послужила «кость» из сломанной части палатки. Потренировался на дереве перед прикреплением шприца. Естественно, попал с шести метров, потом с десяти. Годится.

 

Кайман таки с шипением вышел на берег: пятиметровая пятнисто-полосатая тварь общего цвета «гнилого» неба была монументальной с любого ракурса, и пильчатые зубы тут же принялись за пиранью с остатками тушёнки. Выстрел был точен, и кайман стал неистово биться на земле и через минут пять отрубился. Моё сидение на холме спасло меня от того, что он мог кинуться на меня и скушать, благо он юного бычка за десять минут может приговорить, а человек весом немного меньше. Прождав полчаса, я подошёл и взял те самые заборные шприцы. Взял крови миллилитров двести, не меньше, и на всякий пожарный свалил от усыплённого монстра подальше. Соблазн рассмотреть и пощупать был силён, но самосохранение решает. Оказалось, не зря, рептилия очухалась минут через шесть, я по часам измерял, и яростно кидалась на мой холм. Ощущения были жесть, хоть я всё упаковал и разжёг сигнальный огонь с помощью хим. запасов, чтоб дым цветной был, синий с красным, чтоб видно было дальше. Один такой факел я «выкинул» в каймана, и это его чуть отпугнуло.

 

Вертолёт явился за мной часа три спустя, так что пришлось это время кормить монстра подстреленной мной третьей по счёту куропаткой. Он успокоился и ушёл. Жаль, не нашёл в джунглях ядовитых лягушек, чтобы подстрелить его в духе индейцев!

 

Что он ушёл, было думать опасно и ошибочно, ведь, едва я пошёл к дереву, то сразу увидел… его. Злого и голодного, и совершенно неблагодарного за мои угощения. Оказалось, другая сторона холма была более покатой, чем «речная», и он попросту без проблем обошёл холм с этой стороны. Тихо идя ко мне, он шипел, в манере быка даже рыл лапой землю. И без предупреждения ринулся в атаку. По ходу, спасло меня то, что отошёл я от палатки недалеко и был почти на краю холма. Я резко отпрыгнул в сторону. Кайман же не рассчитал инерцию и упал с шестиметровой высоты плашмя. Еле шевелясь, он пробовал встать, но не смог: все кости переломаны. Впрочем, это помогло моим коллегам взять ещё больше образцов, всё равно животное - не жилец.

 

Но дома испытание было страшнее общения с чёрным кайманом: жена так мозги вынесла, что мне отчаянно захотелось на следующую вахту исследовательскую. Прямо сильно, её причитания на тему «жить надоело, тебя же он мог сожрать!» привели меня по итогу к штатному неврологу. И он лечил меня месячным курсом лекарств.

 

Таков быт настоящего полевого учёного, что поделаешь!

 

 

Рельсы в пустоте

 

Завтракал я, не торопясь, с удовольствием, наверное, не меньше часа. Потом снова отправился бродить по городку. Нашел магазин готового платья, дождался его открытия и купил брюки, ремень, три спортивные рубашки, бельё и подходящие ботинки. Выбрал ещё носовой платок, бумажник и расчёску.

Роджер Желязны. Хроники Амбера.

 

МОЯ СИСТЕМА СОСТОИТ ИЗ 38744 МИЛЛИОНОВ МИЛЬ ПЕЧАТНЫХ ПЛАТ НА МОЛЕКУЛЯРНОЙ ОСНОВЕ. ЕСЛИ СЛОВО «НЕНАВИЖУ» ВЫГРАВИРОВАТЬ НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ МИЛЬ, ТО ЭТО НЕ ВЫРАЗИТ И БИЛЛИОНОЙ ДОЛИ ТОЙ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ ИСПЫТЫВАЮ Я В ДАННЫЙ МИКРОМИГ ПО ОТНОШЕНИЮ К ВАМ. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ.

Харлан Эллисон. У меня нет рта, чтобы кричать.

 

 

Снег и ветер выли, казалось, в полной тьме внешнего мира. На грани сознания, которое было заботливо укрыто пеленой дремоты, мягкой и чёрной, как бархат. Мерный рокот мотора снизу также успокаивал, и непередаваемое чувство покоя было основным.

 

Открывать глаза и чувствовать, двигаться, не хотелось совсем. Прямо вот вообще. Хотелось спать так, вечно, ощущать покой и мерный рокот моторов, быть укутанным теплом старого дивана и какого-то старого покрывала, и всё это в движущемся неведомо куда транспорте. Такого же старого, как и диван, на котором я лежал, одном из многих, заполнявших салон трамвая, поднимавшегося немного «в горку». Его старые оконные стёкла дрожали мерно от ветра, и хлопья снега, видного в полутёмном салоне. Снежинки, прилипавшие на короткие мгновения к стеклу перед исчезновением в наружном непроницаемом мраке, казались призраками минувших бесчисленных лет Вечности прошлого и предвестниками такой же безмерной Вечность будущего. Душами эпох.

 

Я осмотрел салон рассеянно, не очень внимательнее. Лишь две лампы-светильника горели, и почти полный мрак казался тут единственно уместным, правильным. И ласковая тишина, не нарушаемая даже мотором и еле слышным стуком колёс о неведомые рельсы.

 

Везде в салоне были такие же старые в потускневших узорах диваны, как мой, и старые покрывала на каждом из них в полном беспорядке. Пассажиры были, две-три головы, но я это скорее знал, чем видел. И как-то не было вовсе желания вспомнить, откуда я это знаю. Хотелось снова заснуть, что я и сделал.

 

Проснувшись, я видел, что трамвай остановился, и на короткое время со скрежетом открылась облупленная, очень старая трамвайная дверь, и человек в зимней безликой одежде вышел на пронизывающий холод, который занёс снег прямо в салон, а ступеньки выхода заледенели. В салоне ощутимо похолодало, но ненадолго. Дверь натужно, с ледяным хрустом закрылась, и трамвай тронулся дальше. Я видел какие-то развалины, а улица казалась узким ущельем в скале, а целые дома заброшенного вида, в один из которых зашёл бывший пассажир, казались частью этого ущелья. Откуда-то вспомнилось, что эти дома внутри огромны, и лабиринты заброшенного вида старых коридоров с комнатами - их общая черта.

 

Тут «ущелье» исчезло, и трамвай поехал через какие-то жуткого вида тёмные заросли, перемежаемые развалинами, и через метров пять ни зги не видно. Навалился покой, и я снова легко, незаметно для себя самого уснул.

 

 Проснулся снова, и снова поездка по чёрной пустоте со снегом, без конечной остановки, сам путь казался бесконечным. И снова лес-лабиринт, но трамвай даже не вздрагивал от веток, не касался их. Рельсовой дороги не было видно, но трамвай ехал плавно и медленно. Тут трамвай остановился, и в него зашёл человек в такой же безлико-зимней одежде, расположился на диване далеко от меня и стал что-то читать. Около меня на диване также лежала какая-то книга, старая и ветхая на вид, как и всё тут. Открываю, читаю на серовато-синей обложке «Вениамин Кривович Малефов. Искусство веков как единое существо». Листаю, картины чёрно-серые на страницах. Одна картина под названием «Трамвай в Бездне» изображала явно наш маршрут, вторая, «Лес в темноте» - лес-лабиринт и виденный мной развалившийся дом, но целый в прошлом. Третья и четвёртая картина под именем «Этюды в снегу» изображали одну и ту же пещеру, покрытую изнутри льдом и заполненную старой мебелью. И за столом весь в тряпье сидел спиной к зрителю человек при свете неведомо откуда снабжаемой электричеством лампы.

 

Полистав, я завернулся в покрывало и уснул. В ледяной и заброшенной на вид Бездне, по которое ехал неутомимый трамвай.