Онлайн чтение книги Хрустальный миг Crystal moment
1 - 69

19 Ноября - Дорога в Марнил.

Мы едем на Восток.

Но на этот раз скорее всего - навсегда.

Я не спрашивала, сколько займёт путь. Кучер сказал - около сорока дней. Данир кивнул, как будто это ничего не значит.

А для меня эти сорок дней казались последними страницами книги, которую кто-то написал за меня. Книга закрывается - и дальше будет лишь пустота, белый лист, на котором я уже ничего не смогу начертить сама.

Тошнота во мне - это дыхание ещё одной жизни, что с каждым днём становится тяжелее прятать. Мне не нужно зеркало, чтобы знать, как изменилось моё тело. Оно перестало принадлежать мне.

Оно дышит отдельно.

Оно спит отдельно.

Но боится за двоих.

Карета мягко покачивалась, и каждая ямка на дороге отзывалась в груди тяжёлым ударом. В руках я держала блокнот так крепко, что костяшки пальцев начинали белеть, словно его страницы - спасительный якорь.

Чистые листы смотрели на меня пустотой. Я не могу писать. Кажется, если выведу хоть слово - бумага прожжёт меня изнутри правдой. Может, написанные мной слова окажутся… у другого человека? Даже писать то, что меня угрызает, оказалось намного сложнее....

За окном зимняя равнина. Редкие деревья, застывшие в ледяной скорлупе инея. Птицы не летают - даже воздух кажется тяжёлым, как свинец. По обе стороны дороги тянутся ряды воинов с длинными древками, на концах которых качаются алые кисти. Они двигаются вместе с нами, словно бесконечная живая стена. Не просто охрана - нет. Это цепь, кандалы, тянущие меня вперёд, куда я не хочу.

Внутри кареты тепло: меховые подушки, мягкий плед, запах пряных трав, оставленных для уюта. Всё слишком мягко, слишком заботливо. И именно поэтому я чувствую себя в клетке. В клетке, оббитой бархатом.

Иногда мне кажется, что даже колёса под нами не стучат - они хоронят. Медленно, но верно, каждый оборот колеса - ещё один гвоздь в крышку моей свободы.

Я смотрю в окно, и в какой-то миг мне чудится, что дорога не движется. Что мы стоим на месте, а всё вокруг замерло вместе с нами. Только лошади шагают, и звенят цепи доспехов у тех, кто идёт рядом. Этот звук режет слух сильнее ветра: цинь-цинь-цинь - как будто каждое звено произносит моё имя. Далия. Далия. Далия.

А я - не она.

20 Ноября.

Данир сидел напротив, наблюдая за мной, словно пытаясь читать каждый жест, каждое движение. Иногда протягивал карандаш или шаль, и каждый его жест наполнен одновременно заботой и давлением. Сердце сжималось от противоречивых ощущений: между вниманием и… между защитой и контролем.

Я открыла блокнот. Пустые линии на страницах смотрели на меня, словно ждали, чтобы я выложила туда всю свою внутреннюю правду. Или хотя бы крошки мыслей о том, что происходило вокруг меня, о людях, которых я почти не знала, и о той роли, которую мне навязала чужая воля.

Марнил… чужая земля. Здесь я чувствовала себя не только потерянной, но и словно разделённой на части. Сколько ещё смогу сохранять остатки себя? Сколько дней пройдёт, прежде чем кто-то решит, что я стала лишней, ненужной, чужой?

Я провела пальцами по краю страницы и закрыла глаза. Если бы всё это было лишь сном, может быть, я проснулась бы в своей мастерской - среди запаха мокрого и  прохладного камня, среди тишины и привычного порядка. Но вместо этого за окнами кареты барабаны звучали как эхо какого-то чужого ритма - стража отбивала шаги, оповещая о приближении императорского кортежа.

Моё дыхание замедлилось. Сквозь занавеску мелькнула арка, украшенная тканями цвета шафрана. На тканях золотая вышивка - извивающиеся змеи, переплетённые в причудливый узор. Тайский стиль здесь был в каждой детали: остроконечные башенки караульных постов, фигурные фонари на длинных шестах, которые держали мальчишки, даже воздух пропитал сладковатый, густой аромат благовоний. Всё это было красиво и ярко, но чуждо.

Я ощутила странное чувство - восторг и отчуждённость одновременно. Каждая деталь была произведением искусства, но каждая напоминала мне о том, что я здесь лишняя.     

- Всё же взялась за кисть.

Голос Данира нарушил тишину. Он говорил спокойно, но в его тоне звучало то самое настойчивое любопытство, от которого невозможно не скрыться.

- Мне же нужно утолить свои мысли.

- И что же ты решила написать?

- Записываю дорогу.

- Для памяти?

Я кивнула. На самом деле это было не для памяти, а чтобы удержаться за крошки себя, которых так легко потерять в этом чужом мире и чужом теле.

Карета замедлилась. Я осторожно приоткрыла окно и выглянула наружу. Впереди тянулся тракт, уходящий к крепости. На башнях развевались пёстрые флаги, словно дразня и провоцируя взгляд. Люди вдоль дороги кланялись низко, опускаясь на колени. Их лица мелькали десятками, но ни одно не задержалось в памяти.

Они кланяются мне. Той, кем я не являюсь.

Пальцы дрожали на бумаге, когда я слегка сильнее надавила карандашом - линия получилась неровной, сломанной, как мой внутренний мир в этот момент.

Данир молчал. Но я чувствовала его взгляд, такой острый и внимательный, будто он видел каждую дрожь моего сердца и каждую скрытую мысль.

Я закрыла блокнот. Сердце стучало быстро, и в груди появилось ощущение тесноты, будто вокруг меня сжималась невидимая клетка.

От этого в груди… стало тесно…

Ночь прошла рвано. Я почти не спала - то просыпалась от качки повозки, то от боли в животе, то оттого, что сны были слишком резкими, слишком близкими. Снег хрустел за окном так ровно, что казалось, будто сама земля дышит под копытами лошадей.

Данир молчал всё это время. Иногда я чувствовала его взгляд - не как заботу, а как тихую проверку: выдержу ли, выдержит ли это тело, выдержу ли я сама.

На рассвете повозку остановили у постоялого двора. Сырость старых стен, запах гари и варёного ячменя въелись в воздух, будто предупреждали о своём присутствии. Я едва не вырвала, когда вошла внутрь. Слуги суетились, поднося горячую похлёбку, но я не могла даже притронуться к ней.

Данир ел молча, будто не замечая моего отвращения, хотя я знала - замечал каждое дрожание моих пальцев, каждую морщинку напряжения на лице.

- Ты должна есть.

Данир, не поднимая глаз от чаши. Медленно подул на ложку с горячей кашей, словно проверяя её температуру.

- Я не могу.

- Тебе нужно.

Он протянул ложку ко мне. Встретившись взглядом, я ощутила его давление: не приказ, а тихая сила, что сдавливает грудь. Я соскочила со стула и выбежала во двор, прячась в угол, где снег таял от тёплого дыхания лошадей. Мне казалось, что я тоже таю, растворяюсь в холоде и в их тепле одновременно.

- Юна, Путь только начался. Тридцать девять дней впереди.

Тихо произнеся, я намиг вздрогнула от холода и мысли о том, что Возможно, это последний день, когда я ещё называю себя по имени….

- Это только первый день. Не заставляй меня позорится перед остальными.

Тихо произнёс Данир, и слова его звучали одновременно как предупреждение и как неизбежная истина.

- Веди себя как Императрица, как подобает твоему статусу. Далию уже многие знают, а потому и соответствуй.

Встав с корточек, я медленно подошла к деревянной балке у конюшни и уткнулась лбом в шероховатое дерево, сжав края подола в ладонях. Запах сена и конской шерсти щекотал ноздри, и я втягивала его с какой-то мучительной жадностью, будто в этом запахе прятался ответ на мои страхи.

Шаги Данира прозвучали едва различимо на снегу. Тихие, осторожные, но всё равно такие тяжёлые, будто каждое движение было приговором. Он остановился совсем близко, так, что я почувствовала тёплое дыхание у себя на затылке.

- Никто не будет ждать, пока ты привыкнешь. С каждым днём маска станет плотнее. Если ты сама не удержишь её, тебя раскроют.

Я закрыла глаза и прижала ладонь к груди, будто внутри билось не моё сердце, а чужое, насильно вшитое в меня. В горле защемило, дыхание вырвалось неровно, с хриплым выдохом.

- Бояться позволено. Но бояться надо тишины, а не людей. Тишина выдаёт всё, даже самые крепкие стены.

Я обернулась к нему, и в тот миг наши взгляды встретились. В его глазах не было жалости, только бесконечная твёрдость и что-то ещё - неведомое, пугающее, но завораживающее.

- Так хочешь прожить эти дни как пленница или как Императрица?

- А если я не смогу…?

Он медленно наклонился и потянуля рукой, убирая упавший на мой лоб непослушный локон. Его пальцы были тёплыми, живыми - но в этом прикосновении не было нежности. Оно было чужим, властным, слишком точным, словно он не гладил, а подчёркивал мою беспомощность.

- Тогда я смогу за тебя. Но тебе это не понравится.      

Моё дыхание сбилось. Его близость была давящей, будто холодный обруч сжал грудь, и я вдруг испугалась, что задыхаюсь не от страха, а от того, что слишком сильно ощущаю его рядом. Снег скрипнул под копытами лошадей, и эта простая мелочь, чужой звук, вернул меня в реальность, напомнил - вокруг есть мир, не только он и я.

Я с трудом выдохнула:

- Хорошо…. Я попробую.

- Нет.

На его губах мелькнула едва заметная усмешка.

- Ты не пробуй. Ты делай.