Онлайн чтение книги Столетняя война 100 Years' War
3 Имя во тьме.

Шок пронзил меня, как тонкий клинок. Без боли, но с пробуждением.

Я вдруг поняла: я слышала его. Понимала каждое слово, каждую интонацию.

— Я понимаю, что ты говоришь, — вырвалось из меня. Не вопрос, а констатация.

Старец лишь добродушно улыбнулся, будто ждал именно этой реакции.

— Да, — сказал он тихо. — Я рад, что ты меня понимаешь.

Я оглянулась на остальных.

Они наблюдали за нами напряжённо, не вмешиваясь, но в их взглядах скользило беспокойство.

— Всё вокруг чужое, незнакомое, я не помню ничего, — пробормотала я. — Я не понимаю их. Ни слов, ни действий. Они говорят, но для меня это просто шум.

Старец продолжал смотреть на меня с лёгкой, тёплой улыбкой, словно знал все ответы, но не спешил ими делиться.

— Я твоё дитя? — спросила я осторожно, боясь услышать то, чего не готова принять.

— О нет, — мягко покачал он головой. — Я выразился образно. Потому что знаю тебя почти полвека.

— Полвека?.. — дыхание сбилось, как от удара в грудь.

Старец посмотрел прямо в глаза. Его взгляд был чист, как зимняя вода, без тени сомнения.

— Биана, — произнёс он тихо, почти с нежностью. — Твоё имя Биана.

Я замерла. Биана. Это было слово. Форма. Звук.
Я повторила его про себя. И вслух. Ещё раз. Снова.
Но внутри ничего не дрогнуло.

Ни вспышки, ни узнавания. Ни боли, ни тепла.
Будто он сказал не моё имя, а чужое. Чьё-то далёкое, оставленное в прошлой жизни.

И всё же...

— Спасибо, — выдохнула я. — Хоть что-то. Хоть одно слово обо мне.

Старец только кивнул. Словно знал, что это начало, но не ответ.

Я осмотрелась: рыцарь, человек в мантии, девушка с платком и женщина в синих доспехах — все смотрели, не вмешиваясь. Мы говорили сквозь завесу, недоступную им.

— Но почему я понимаю только тебя? — прошептала я. — Почему ты понятен, а они нет?

— Мы с тобой говорим, — тихо произнёс он, — на забытом языке богов. Он был утрачен почти три сотни лет назад. Сейчас в мире почти не осталось тех, кто мог бы его вспомнить. Я один из немногих.

Он повернул голову и бросил короткую фразу через плечо, уже на другом, жёстком языке.

Девушка с платком молча везла его ближе к моей кровати.

Но моё внимание уже было не на ней.

Женщина в синих доспехах напряглась.

Она подняла руку, и в ней вспыхнул меч. Текучий, переливающийся, вытканный из самой воды.

Я не знала, кого она защищала.

И от кого.

Но я почувствовала: момент меняется. Прямо сейчас.

Старец поднял руку. Неспешно, будто его пальцы двигались сквозь воду. Ладонь вытянулась ко мне и вдруг засияла. Не так, как у мужчины в сером. Иначе. Свет был мягче, глубже. Не белый, а жемчужный, как лунное отражение в молочной воде.

Он закрыл глаза. В его лице что-то изменилось. Исчезла улыбка. Исчезла усталость. Он словно стал прозрачным, растворился в этом действии.

Я затаила дыхание. Он слушал меня без звука. Не ушами, а ладонью. Чувствовал.

Что именно он искал, оставалось скрытым.

Свет на его ладони погас так же тихо, как задувают свечу в храме. Рука дрогнула и опустилась. Я не сразу поняла, что происходит, лишь заметила, как его тело медленно клонится вперёд.

Старец начал падать.

В тот же миг человек в серой мантии, доселе почти незаметный, метнулся вперёд. Его движения были быстрыми, но точными, словно он уже не раз ловил нечто драгоценное на грани исчезновения. Он подхватил старца и мягко вернул его в кресло. Но было поздно.

Голова старца безвольно склонилась набок. Из носа и ушей тонкими линиями сочилась кровь, капля за каплей. Она стекала по шее, прокладывая путь сквозь складки мантии.

Внутри меня всё сжалось. Жгучий ужас поднимался, как прилив. Тихий, беспощадный. Мир потускнел, словно покрытый пеплом.

Женщина в синих доспехах застыла. Её глаза вспыхнули не гневом, а яростью. С её губ сорвался рык, низкий и звериный. Сгусток боли и ярости пронзил воздух.

В тот миг я поняла: то, что произошло, было не просто болью. Это было нарушением чего-то великого. И все присутствующие это знали.

Боль начала рвать изнутри. Я корчилась, изгибаясь, что-то невидимое ломало меня на части. Жар и сухость расползались по телу, как трещины по стеклу. Губы растрескались, дыхание стало хриплым и ломким, словно лёгкие превратились в пыль.

Неужели это конец? Мысль пришла не как страх, а как тишина. Я даже не знала, кто я. Где я. За что.

Во мне не было вины. Я ещё ничего не сделала. Я просто очнулась. И вот меня убивают.

Мой взгляд метался, пока не остановился на старце. Он был неподвижен, его лицо всё ещё было обращено к земле. И вдруг во мне поднималось нечто странное. Не страх. Не злость. Что-то глубже. Тише. Сильнее.

Я почувствовала, как по щеке скользит не слеза, а кровь.

Тонкая дорожка стекала из глаза. И тут я поняла — их две. Обе щеки покрыты следами тёмной влаги.

Я смотрела на неё, на женщину в доспехах. На свет в её ладони. И думала: так вот, вот и всё.

Но голос. Резкий. Твёрдый.

Худой человек в серой мантии поднял голову от тела старца и выкрикнул что-то коротко и властно.

Женщина замерла. Свет в её руке исчез. Всё прекратилось.

Боль не ушла сразу. Она схлынула, как отлив, оставив жжение в мышцах, пустоту в груди и дрожь в пальцах.

Мир поплыл. Я не чувствовала ни рук, ни ног. Даже языка. Я падала в темноту.

И прежде чем она сомкнулась, я увидела глаза.

Карие. Глубокие. Глаза того самого рыцаря.

В них не было страха. Но в них было беспокойство. Настоящее. Обо мне?

И это осталось со мной последним, прежде чем мир исчез.

Боль, старая и знакомая, как молчаливая тень, вернулась первой. Острые, тонкие, словно раскалённые иглы снова пронзили тыльную часть головы.

Я не вскрикнула, просто замерла. Эта боль уже не была неожиданной. Она стала почти родной, как призрак, что шепчет из углов снов.

Я медленно, с трудом приподнялась на локти. Кровь в жилах двигалась неохотно, сопротивляясь пробуждению. Глаза отказывались открываться, тяжёлые, как камни. Но я заставила их разлепиться.

Мир вокруг плыл в синеватом полумраке: была ночь.

Сквозь тени я различила фигуру в углу. У массивной двери, почти сливаясь с тьмой, стоял рыцарь. Он был неподвижен, как часовой у гробницы. И я почувствовала: он видел меня.

Мы встретились взглядами. Он слегка улыбнулся, почти незаметно, но в этом движении было столько тёплой тишины, что мне вдруг стало легче дышать.

Он что-то сказал. Его голос был мягким и спокойным, словно заклинание, способное усмирить боль. Я не поняла ни слова, но в этом и не было нужды.

Звук его речи ложился на сознание, как одеяло. Тёплое и защищающее. Он не знал, как говорить со мной, а я не знала, как ответить. Но в тот миг мы словно слышали друг друга.

Я снова огляделась, и волнение кольнуло сердце: комната была пуста.

Старец исчез. Женщина с мечом тоже. Только он. Один. Остался.

Я жива.

Эта мысль вспыхнула в сознании, как огонь в темноте.

Я ещё жива.

Тишина не тревожила. Она просто была, как дыхание, застывшее между двумя словами.

Но её прорезал звук. Три чётких стука. Дерево по дереву. Медленные и равномерные. Рыцарь у двери не шелохнулся. Его пальцы лишь коснулись поверхности, не стучали, а вызывали что-то из другого мира. Я вздрогнула.

Мои пальцы вцепились в край покрывала. Сердце билось не от усталости, а от напряжения.

Дверь медленно отворилась.

Старец въехал в комнату. Живой.

За ним вошла она.

Женщина в синих доспехах. Её шаги звенели в воздухе, металл отзывался на каждое движение. Алмазы на груди улавливали блики лампы и рассеивали их по стенам. Но главное — глаза. Не просто глаза, а лезвия. Холодный, пронзительный взгляд скользнул по мне, и тело невольно напряглось, вспомнив боль.

Бежать. Мысль пронеслась, как испуганная птица.

Я провела пальцами по щекам — сухо. По губам — целы. Жива. Это был сон?

Я посмотрела на старца. Он выглядел слишком живым. Слишком реальным. Слишком…

— Нет. Нет! 

Слова сорвались с моих губ раньше, чем я успела их осознать. Будто не я их произнесла, а душа, испуганная, вырвалась наружу первой.

Я попыталась вскочить с кровати, но тело, всё ещё слабое, предало меня. Ноги не выдержали, и я рухнула. В объятия ковра. Мягкого, тёплого, словно только он в этой комнате был соткан для меня.

Он принял меня без упрёка. Знал: больнее уже не будет. Я вжалась в него, как в укрытие, спиной к постели и лицом к стене, будто могла исчезнуть, если прижмусь крепче.

Сердце колотилось так, что я слышала его не только в груди, но и в висках, в ладонях, в горле. Всё во мне хотело бежать. Спастись. Исчезнуть.

Я поползла в угол комнаты. Там воздух казался иным, свободным. Может, там трещина? Потайная щель? Спасение?

Но не было ничего. Только каменные стены. И трое. Молчаливые, наблюдающие.

Я не сдамся.

Я не позволю им сделать со мной что угодно.

Я не умру. Не сейчас. Не так.

Боль, что я чувствовала прежде, та, что рвала меня изнутри, не была заслужена. Я ничего не сделала. Я даже не знала, кто я.

— Прости, — тихо произнёс старец.

Одно слово. Оно прозвучало искренне, почти шёпотом.

Тусклый свет ламп ложился на стены мягкими полосами.

И тогда он подошёл. Каштановый рыцарь. Тот, чьи мечи блестели в моей памяти, как предчувствие судьбы.

Он опустился рядом, на корточки. Медленно, осторожно, будто приближался к дикому зверю.

Я вжалась в стену так сильно, что камень показался мягче страха в моих мышцах. Затаила дыхание. Всё во мне дрожало не от холода, а от осознания: я в ловушке.

Мысли метались. Паника.

Выход? Где выход? Окно высоко. Двери охраняются. Ковёр. Только ковёр, он один не хотел моей боли.

Мир сжимался. Всё во мне чувствовало только себя. Свою беспомощность.

— Прости, Адель, за то, что она причинила тебе вред. Это была моя ошибка, — голос старца звучал приглушённо.

Имя. Оно прорезало воздух и коснулось чего-то внутри.

Адель. Женщина с водяным мечом.

Имя отзывалось эхом, застрявшим между памятью и забвением.

Старец бросил короткую фразу в сторону женщины в доспехах. Она раздражённо повела плечом, скрипнув металлом, и толкнула кресло вперёд. Колёса мягко катились по ковру. Каждый их оборот звучал, как отсчёт.

— Позволь ему помочь, — сказал он, указывая на рыцаря.

Он был рядом. Высокий. Тёплый. Надёжный.

Его руки легко подняли меня. Тело безвольно повисло, как кукла, лишённая нитей. Я чувствовала, как туника липнет к спине, как волосы цепляются за металл.

Он осторожно опустил меня на кровать. Я ловила воздух. Не от боли, а от тревоги, почти стыда.

Старец потянулся вперёд. Медленно. Почтительно. Из его пальцев заструился свет, жемчужный и мягкий, узнаваемый.

И тогда внутри меня вспыхнуло.

— Нет! — вырвалось. Голос дрогнул, срезав воздух.

Я резко отпрянула. Инстинкт. Страх. Отторжение. В груди сдавило, в висках ударила паника.

— Не трогай меня. Я не хочу боли. Не снова. Я не знаю, кто я. Не делала ничего, чтобы заслужить это.

Комната замерла. Даже воздух стал неподвижным.

Я вжалась в спинку кровати, вслушивалась в бешеный ритм сердца и ждала. Чего - не знала.

— Если вы снова потеряете сознание или умрёте от одного прикосновения ко мне… Она снова причинит мне боль? Попытается убить? — голос дрожал, срывался.

Слова звучали не как вопросы, а как раны. Только что открытые.

Я смотрела на старца, но взгляд всё время срывался к женщине. Её имя пульсировало в висках, словно само несло угрозу.

Адель.

— Я обещаю тебе, — мягко сказал он. — Такого больше не случится.

Я не поверила.

Не могла.

Всё внутри дёрнулось, как зверёк, которого гладят и говорят: “Не бойся», после того как уже сломали лапу.”

— И как я должна вам верить? — слова вырывались сквозь замёрзшие губы. — У вас оружие. У неё меч из воды. А у меня даже тело не моё. Я не могу защитить себя, если она снова...

— Она не тронет тебя, — тихо сказал он.

Молчание повисло. Не угрожающее, но острое.

Адель не шелохнулась. На миг что-то мелькнуло в её взгляде.

Сожаление?

Или просто тень расчёта?

— Я хочу помочь, — мягко произнёс старец. Его голос оставался тёплым и ровным. — Это единственный путь. Только так ты сможешь вспомнить. И тогда мы вместе сможем ответить на вопрос: кто ты?

Он заговорил снова. На том же незнакомом языке. Звуки его речи будто стали плотнее воздуха. Вместе с ними изменилось всё: напряжение растворилось, уступая место спокойствию.

Каштановый рыцарь встал между мной и женщиной в доспехах.

Повернулся ко мне спиной, как щит.

Адель молча отошла к двери. Её взгляд опустился. Без вызова. Без вражды.

— Она не вмешается, — сказал старец. — А Эйрон проследит за этим.

Моё дыхание сбилось.

В горле стояло слишком много несказанных слов.

Сердце стучало не от страха, а от ожидания.

Эйрон.

Имя отзывалось в сознании, как тихий звон. На одно имя больше теперь в моей памяти.

Я смотрела на них всех. На чужих. На тех, кто держал мою судьбу в руках.

Склонила голову, стараясь не думать, не чувствовать, а просто дышать.

Но тут шорох. Тихий, как царапина по стеклу. Шаги. Сапоги по ковру. Адель.

Я подняла глаза и увидела.

Изо рта старца хлынула кровь. Много. Алое пятно прокатилось по подбородку и закапало на мантию. Но он не отводил руки. Не отступал.

Я дёрнулась, но его пальцы вцепились в мою голову. Твёрдо. Без шанса вырваться.

Он начал шептать. Язык чужой, словно камень по кости. И тут удар в грудь. Сердце рванулось и сбилось с ритма. Из горла вырвался хрип и кровь.

Я захлебнулась. Рука старца дрожала, но оставалась твёрдой, как камень. Он не отпускал. Он продолжал. Шептать. Держать. Тянуть.

Я чувствовала, как что-то уходит. Не просто кровь. Жизнь. Суть.

Это конец? Вот так? 

Глаза жгло, тело выворачивало, внутри была только паника.

И тут движение. Адель. С мечом. С водой, сверкающей в руке. Она неслась ко мне.

Я не могла закричать. Видела её, как во сне. Рука замахнулась.

Звон. Металл о металл. Эйрон. Он встал между нами. Клинки, две вспышки света, схлестнулись с её оружием. Он кричал. Я не понимала слов, но чувствовала: он защищает.

Старец прошептал последние слова. Слишком тихо. Слишком поздно. Его тело осело. Он упал на ковёр. Тяжело. Безвольно.

Я замерла. Холод пронёсся по спине. К горлу подступила рвота. Тёплая, солёная, с жаждой вытолкнуть всё, что осталось. Я захлебнулась в этом звуке. Опустила взгляд.

Кровь. Вся я в ней. Постель. Ковёр. Кожа. Моя. Его. Чужая. Всё смешалось.

Я обернулась.

Адель. Её рука вытянута вперёд. В ладони синий свет. Глаза горели. Всё её тело кричало: я убью тебя.

Я не могла двигаться. Ни боли. Ни страха. Только звенящая тишина.

Во мне больше ничего нет. Ни души. Ни сил. Ни желания жить.

Медленно, будто под водой, я скользнула спиной на кровать. Простыни были липкими, тёплыми.

Я увидела его. Эйрон. Он обернулся.

Лицо. Страх. И ещё что-то. Печаль?

— Чёрт. Нет! — выдохнул он.

А потом — ничего.