Онлайн чтение книги Столетняя война 100 Years' War
3 Имя во тьме.

Шок пронзил меня, как тонкий клинок — без боли, но с пробуждением.

Я вдруг поняла: я слышала его. Понимала каждое слово, каждую интонацию.

— Я понимаю, что ты говоришь, — вырвалось из меня. Не вопрос — констатация.

Старец лишь добродушно улыбнулся, будто ждал именно этой реакции.

— Да, — сказал он тихо. — Я рад, что ты меня понимаешь.

Я оглянулась на остальных.

Они наблюдали за нами напряжённо, не вмешиваясь, но в их взглядах скользило беспокойство.

— Всё вокруг… чужое, незнакомое, я не помню ничего — пробормотала я. — Я не понимаю их. Ни слов. Ни действий. Они говорят — но для меня это просто шум.

Старец продолжал смотреть на меня с лёгкой, тёплой улыбкой —словно знал все ответы, но не спешил ими делиться.

— Я твоё дитя? — спросила я осторожно, боялась услышать то, чего не готова принять.

— О нет, — мягко покачал он головой. — Я выразился образно. Потому что знаю тебя почти полвека.

— Полвека?.. — дыхание сбилось, как от удара в грудь.

Старец посмотрел прямо в глаза. Его взгляд был чист, как зимняя вода. Без тени сомнения.

— Биана, — произнёс он тихо, почти с нежностью. — Твоё имя — Биана.

Я замерла. Биана. Это было слово. Форма. Звук.
Я повторила его про себя. И вслух. Ещё раз. Снова.
Но внутри — ничего не дрогнуло.

Ни вспышки, ни узнавания. Ни боли, ни тепла.
Будто он сказал не моё имя — а чужое. Чьё-то далёкое, оставленное в прошлой жизни.

И всё же...
— Спасибо, — выдохнула я. — Хоть что-то… хоть одно слово… обо мне.

Старец только кивнул. Словно знал, что это — начало, но не ответ.

Я осмотрелась : рыцарь, человек в мантии, девушка с платком и женщина в синих доспехах — все смотрели, не вмешиваясь, мы говорили сквозь завесу, недоступную им.

— Но почему… я понимаю только тебя? — прошептала я. — Почему ты — понятен, а они — нет?

— Мы с тобой говорим, — тихо произнёс он, — на забытом языке Богов.

Он был утрачен почти три сотни лет назад. Сейчас в мире почти не осталось тех, кто мог бы его вспомнить. Я — один из немногих.

Он повернул голову и бросил короткую фразу через плечо — уже на другом, жёстком языке.

Девушка с платком молча везла его ближе к моей кровати.

Но моё внимание уже было не на ней.

Женщина в синих доспехах напряглась..

Она подняла руку, и в ней вспыхнул меч — текучий, переливающийся, словно вытканный из самой воды.

Я не знала, кого она защищала.

И от кого.

Но я почувствовала: момент меняется. Прямо сейчас.

Старец поднял руку — неспешно, будто его пальцы двигались сквозь воду. Ладонь вытянулась ко мне — и вдруг… засияла. Не так, как у мужчины в сером. Иначе. Свет был мягче, глубже. Не белый — жемчужный, как лунное отражение в молочной воде.

Он закрыл глаза. И в его лице что-то изменилось. Исчезла улыбка. Исчезла усталость. Он словно стал прозрачным — растворился в этом действии.

Я затаила дыхание. Он слушал меня — без звука. Не ушами, а ладонью. Чувствовал.

Что именно он искал — было скрыто.

Свет на его ладони погас — так же тихо, как задувают свечу в храме. Рука дрогнула… и опустилась. Я не сразу поняла, что происходит — лишь заметила, как его тело медленно клонится вперёд.

Старец начал падать.

В тот же миг человек в серой мантии, доселе почти незаметный, метнулся вперёд. Движения — быстрые, но точные, словно он уже не раз ловил нечто драгоценное на грани исчезновения. Он подхватил старца и мягко вернул в кресло. Но было поздно.

Голова безвольно склонилась набок. Из носа и ушей тонкими линиями сочилась кровь — капля за каплей. Она стекала по шее, прокладывая путь сквозь складки мантии.

Внутри меня всё сжалось. Жгучий ужас поднимался, как прилив — тихий, беспощадный. Мир потускнел, словно покрытый пеплом.

Женщина в синих доспехах застыла. Её глаза вспыхнули — не гневом, а яростью. С её губ сорвался рык — низкий, звериный. Словно сгусток боли и ярости, пронзивший воздух, как удар клинка.

И в этот миг я поняла: то, что произошло, было не просто болью. Это было нарушением. Чего-то великого. И все присутствующие это знали.

Боль начала резать изнутри. Я корчилась, изгибаясь, что-то невидимое ломало меня на части. Жар и сухость расползались по телу, как трещины по стеклу. Губы растрескались, дыхание стало хриплым, ломким — словно лёгкие обратились в пыль.

Неужели это конец?.. Мысль пришла не как страх — как тишина. Я даже не знала, кто я… Где я… За что?..

Во мне не было вины. Я ещё ничего не сделала. Я просто… очнулась. И всё. И вот — меня убивают.

Мой взгляд метался, пока не остановился на старце. Он был неподвижен. Его лицо всё ещё было обращено к земле. И вдруг… во мне поднималось нечто странное. Не страх. Не злость. Что-то глубже. Тише. Сильнее.

Я почувствовала, как по щеке скользит… не слеза. Кровь.

Тонкая дорожка стекала из моего глаза. И тут я поняла — их две. Обе щеки покрыты следами тёмной влаги.

Я смотрела на неё. На женщину в доспехах. На свет в её ладони. И думала: Так вот… вот и всё…

Но — голос. Резкий. Твёрдый.

Худой человек в серой мантии поднял голову от тела старца и выкрикнул что-то — коротко. Властно.

Женщина замерла. Свет в её руке исчез. Всё прекратилось.

Боль не ушла сразу. Она схлынула, как отлив, оставив после себя жжение в мышцах, пустоту в груди и дрожь в пальцах.

Мир поплыл. Я не чувствовала ни рук, ни ног. Даже языка. Я падала — в темноту.

И прежде чем тьма окончательно сомкнулась, я увидела… глаза.

Карие. Глубокие. Глаза того самого рыцаря.

В них не было страха. Но в них было… беспокойство. Настоящее. Обо мне?

И это — последнее, что осталось со мной, прежде чем мир исчез.

Боль — старая, знакомая, как молчаливая тень, — вернулась первой. Острые, тонкие, словно раскалённые иглы, снова пронзили тыльную часть головы.

Я не вскрикнула — просто замерла. Эта боль уже не была неожиданной. Она стала почти родной, как призрак, что шепчет из углов снов.

Я медленно, с трудом приподнялась на локти. Кровь в жилах шевелилась неохотно, сопротивляясь пробуждению. Глаза отказывались открываться — тяжёлые, как камни, — но я заставила их разлепиться.

Мир вокруг плавал в синеватом полумраке: была ночь.

Сквозь полутени я различила фигуру в углу. Около массивной двери, почти сливаясь с тенями, стоял рыцарь. Он был неподвижен, как часовой у гробницы. И я почувствовала: он видел меня.

Мы встретились взглядами. Он слегка улыбнулся — почти незаметно, но в этом движении было столько тёплой тишины, что мне вдруг стало легче дышать.

Он что-то сказал — его голос был мягким, спокойным, словно заклинание, способное усмирить боль. Я не поняла ни слова, но в этом и не было нужды.

Звук его речи ложился на сознание, как одеяло — тёплое и защищающее. Он не знал, как говорить со мной, а я — как ответить. Но в этот миг… словно слышали друг друга.

Я снова огляделась, и волнение кольнуло сердце: комната была пуста.

Старец исчез. Женщина с мечом — тоже. Только он. Один. Остался.

Я жива.

Эта мысль вспыхнула в сознании, как огонь в темноте.

Я ещё жива.

Тишина не тревожила — она просто была. Как дыхание, застывшее между двумя словами.

Но её прорезал звук. Три чётких стука — дерево по дереву, медленные, равномерные. Рыцарь у двери и не шелохнулся. Его пальцы лишь коснулись поверхности, не стучали, а вызывали что-то из другого мира. Я вздрогнула.

Мои пальцы вцепились в край покрывала. Сердце билось не от усталости, а от напряжения.

Дверь медленно отворилась.

Старец въехал в комнату — живой, с лицом, хранящим отпечатки слабости, но с глазами, в которых был покой.

За ним вошла она.

Женщина в синих доспехах. Её шаги звенели в воздухе, словно металл отзывался на каждое движение. Алмазы на груди улавливали блики лампы, рассеивая их по стенам. Но главное — глаза. Не просто глаза, а лезвия. Их холодный, пронзительный взгляд скользнул по мне, и тело невольно напряглось, вспомнив боль.

Бежать. Мысль пронеслась, как испуганная птица.

Я провела пальцами по щекам — сухо. По губам — целы. Жива. Это был сон?

Я посмотрела на старца. Он выглядел слишком живым. Слишком реальным. Слишком…

— Нет… Нет! —

Слова сорвались с моих губ раньше, чем я успела их осознать. Будто не я их произнесла — сама душа, испуганная, вырвалась наружу первой.

Я попыталась вскочить с кровати, но тело, всё ещё слабое, предало меня. Ноги не выдержали — и я рухнула. В объятия ковра — мягкого, тёплого, словно только он в этой комнате был соткан для меня.

Он принял меня без упрёка, он знал: больнее уже не будет. Я вжалась в него, как в укрытие — спиной к постели, лицом к стене, словно могла исчезнуть, раствориться, если прижмусь крепче.

Сердце колотилось так, что я слышала его не только в груди — в висках, в ладонях, в горле. Всё во мне хотело бежать. Спастись. Исчезнуть.

Я поползла в самый угол комнаты, именно там воздух станет другим — свободным. Может, там — трещина? Потайная щель? Спасение?..

Но не было ничего. Только каменные стены. И трое — молчаливые, наблюдающие.

Я не сдамся.

Я не позволю им сделать со мной… что бы они ни хотели.

Я не умру. Не сейчас. Не так.

Боль, что я чувствовала прежде — та, что рвала меня изнутри, — не была заслужена. Я ничего не сделала. Я даже… не знаю, кто я.

— Прости, — тихо произнёс старец.

Одно слово. Оно прозвучало искренне, почти шёпотом,.

Тусклый свет ламп, которые они принесли с собой, ложился на стены мягкими полосами.

И тогда он подошёл — каштановый рыцарь. Тот, чьи мечи блестели в моей памяти, как предчувствие судьбы.

Он опустился рядом — на корточки, медленно, осторожно, будто приближался к дикому зверю.

Я вжалась в стену — так сильно, что камень казался мягче страха в моих мышцах. Затаила дыхание. Всё во мне дрожало — не от холода, а от осознания: я в ловушке.

Внутри метались мысли. Паника, как дикий зверь, разрывала логику на клочки.

Выход… Где выход? Окно… но высоко. Двери… охраняются. Ковёр… только ковёр — он единственный, кто не хотел моей боли.

Мир сжимался, становился меньше с каждым взглядом. И всё, что я чувствовала, — это себя. Свою беспомощность.

— Прости, Адель, за то, что она причинила тебе вред. Это была моя ошибка, — голос старца звучал приглушённо.

Имя. Оно прорезало воздух, коснулось чего-то внутри.

Адель... Это она - Женщина с водяным мячом.

Имя отзывалось, как эхо, застрявшее между памятью и забвением.

Старец бросил короткую фразу в сторону женщины в доспехах. Она раздражённо повела плечом, скрипнув металлом, и, не глядя на меня, толкнула кресло вперёд. Колёса мягко катились по ковру. Каждый оборот звучал внутри, как отсчёт — не времени, а выбора.

— Позволь ему помочь, — сказал он. Указывая на рыцаря.

Он был рядом. Высокий. Тёплый. Надёжный.

Его руки легко подняли меня. Тело безвольно повисло — как кукла, лишённая нитей. Я чувствовала, как туника липнет к спине, как волосы цепляются за металл.

Он осторожно опустил меня на кровать. Я ловила воздух — не от боли, а от чего-то глубже: тревога, почти стыд.

Старец потянулся вперёд. Медленно. Почтительно. Из его пальцев заструился свет — жемчужный, мягкий, узнаваемый.

И тогда внутри меня вспыхнуло.

— Нет! — вырвалось. Голос дрогнул, срезав воздух.

Я резко отпрянула. Инстинкт. Страх. Отторжение. В груди сдавило, в висках ударила паника.

— Не трогай меня. Я не хочу боли. Не снова. Я не знаю, кто я. Не делала ничего, чтобы заслужить это.

Комната замерла. Даже воздух стал неподвижным.

Я вжалась в спинку кровати, вслушивалась в бешеный ритм сердца — и ждала. Чего — не знала.

— Если вы снова потеряете сознание… или умрёте от одного прикосновения ко мне… — голос дрожал, хрипел, срывался. — Она… она снова причинит мне боль? Опять попытается убить меня?

Слова звучали не как вопросы, а как раны — только что открытые.

Я смотрела на старца, но взгляд всё время срывался в сторону женщины — той, чьё имя теперь пульсировало в висках, словно само по себе несло угрозу.

Адель…

— Я обещаю тебе, — мягко сказал он. — Такого больше не случится.

Я не поверила.

Не могла.

Всё внутри дёрнулось — как зверёк, которого гладят по шерсти и говорят: «Не бойся», — после того как уже сломали лапу.

— И как я должна вам верить?.. — слова вырывались сквозь замёрзшие губы. — У вас — оружие. У неё — меч из воды. А у меня… даже тело — не моё. Я не могу защитить себя, если она… снова…

— Она не тронет тебя, — тихо сказал он.

Молчание повисло — не угрожающее, но острое.

Адель не шелохнулась. На один краткий миг… что-то мелькнуло в её взгляде.

Сожаление?

Или… просто тень расчёта?

— Я хочу помочь, — мягко, почти шёпотом произнёс старец. Его голос всё ещё оставался тёплым и ровным. — Это единственный путь. Только так ты сможешь вспомнить. И тогда мы вместе сможем ответить на вопрос: кто ты?

Он вновь заговорил — на том же незнакомом языке. Звуки его речи будто стали плотнее воздуха. И вместе с ними изменилось всё: напряжение, висевшее в воздухе, медленно растворилось, уступив место спокойствию.

Каштановый рыцарь - он встал между мной и женщиной в доспехах.

Повернулся ко мне спиной — как щит.

Адель молча отошла к двери. Её взгляд опустился. Без вызова. Без вражды.

— Она не вмешается, — сказал старец. — А Эйрон проследит за этим.

Моё дыхание сбилось.

В горле стояло слишком много слов — несказанных, застрявших.

Сердце стучало не от страха — от ожидания.

Эйрон…

Имя отзывалось в сознании, как тихий звон. На одно имя больше теперь в моем сознании.

Я смотрела на них всех. На чужих. На тех, кто держит мою судьбу в руках.

Склонила голову, стараясь не думать, не чувствовать — просто дышать. Но тут — шорох. Тихий, как царапина по стеклу. Шаги. Сапоги по ковру. Адель!

Подняла глаза — и увидела.

Изо рта старца хлынула кровь. Много. Алое пятно прокатилось по его подбородку, закапало на мантию. Но он не отводил руки. Не отступал.

Я дёрнулась, но его пальцы вцепились в мою голову — твёрдо, без шанса вырваться.

Он начал шептать. Язык — чужой, будто камень по кости. И тут — молния: удар в грудь. Сердце рванулось и сбилось с ритма. Из горла вырвался хрип — и кровь.

Я захлебнулась. Рука старца дрожала, но оставалась твёрдой, как камень. Он не отпускал. Он продолжал. Шептать. Держать. Тянуть…

Я чувствовала, как что-то уходит. Не просто кровь. Жизнь. Суть.

Это конец? Вот так? Без имени? Без памяти?

Глаза жгло, тело выворачивало, а внутри — только паника.

И тут — движение. Адель. С мечом. С водой, сверкающей в руке. Она неслась ко мне.

Я не могла закричать. Я видела её, как во сне. Рука замахнулась —

Звон. Металл о металл. Эйрон. Он встал между нами. Клинки — две вспышки света — схлестнулись с её оружием. Он кричал. Я не понимала слов, но чувствовала: он защищает.

Старец прошептал последние слова. Слишком тихо. Слишком поздно. Его тело осело. Он упал на ковёр. Тяжело. Безвольно.

Я замерла. Холод пронёсся по спине. К горлу подступила рвота — тёплая, солёная, с жаждой вытолкнуть всё, что во мне осталось. Я захлебнулась в этом звуке. Опустила взгляд.

Кровь. Вся я — в ней. Постель. Ковёр. Кожа. Моя. Его. Чужая. Смешалась в одно.

Я обернулась.

Адель. Её рука вытянута вперёд. В ладони — синий свет. Глаза горели. Я убью тебя, — кричало всё её тело.

Я не могла двигаться. Ни боли. Ни страха. Только — звенящая тишина.

Во мне больше ничего нет… Ни души. Ни сил. Ни желания жить.

Медленно, будто под водой, я скользнула спиной на кровать. Простыни были липкими. Тёплыми. Чужими. Но теперь — моими.

Я увидела его. Эйрон. Он обернулся.

Лицо… Страх. И ещё что-то. Печаль?

— Чёрт… Нет! — выдохнул он.

А потом — ничего.