Онлайн чтение книги Столетняя война 100 Years' War
5 Пока мы дышим

Эта боль словно укоренилась во мне. Стала частью плоти, мыслей и снов. Тугая, мучительная, пронзающая боль в затылке вновь выдернула меня из забытья и оставила только стон где-то глубоко в груди.

Я не решалась открыть глаза. Не потому, что спала, а потому, что не хотела снова встретиться с этим миром.

Но голоса уже были здесь.

Они звучали отчётливо, как звон капель по каменному полу.

Мужской голос. Сдержанный, ровный, но в нём дрожало беспокойство. Он был где-то рядом, может, у изголовья кровати.

— Мне придётся доложить в формате рапорта о случившемся. О применении силы. И об отказе.

Я узнала его сразу. Эйрон. Его тембр, дыхание между словами — всё отзывалось где-то внутри.

— Я знаю.

Ответ был коротким, но в нём чувствовалось холодное пламя.

Адель. Её голос был лезвием: хрупким, но смертельно острым.

И вдруг пришло осознание.

Я понимала их. Каждое слово. Каждую интонацию.

Я не знала как, но понимала.

Внутри всё сжалось от неожиданности.

Я по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Тихо. Словно знание могло исчезнуть, если дышать слишком громко.

Их голоса звучали всё ближе. Я чувствовала их не ушами, а кожей, как будто слова скользили по мне, проникая под кожу. 

— Она ранила одного из старейших Благословенных Хранителей. Ты же понимаешь, это почти невозможно. Она будет под наблюдением, пока он не вернётся.

Я уловила, как Эйрон медленно и тяжело выдохнул.

А затем заговорила Адель. Громче и холоднее:

— Благословенных Хранителей нельзя ранить. Они сотканы из благословений, из самой магии исцеления. Им неведома боль. Их можно проклясть, если ты владеешь тьмой. Или убить, если ты сама тьма. В крайнем случае разрушить тело. Но не ранить.

Слова «магия» и «тьма» упали в бездну моей памяти, как искры. Отзвуки чего-то утраченного сотрясли меня изнутри. Магия? Тёмная магия?

В этом мире есть тьма. И они думают, что я…

Моя грудь тяжело поднялась в беззвучном вздохе. Я всё ещё лежала, словно запертая в собственном теле, как в клетке. А в голове клубилась одна мысль:

Они боятся меня.

Но боюсь ли я себя?

Слова Адель звенели, как стальные кольца лат, натянутые на хрупкую тишину комнаты.

— Я сама так же напишу рапорт для Верховного. Она подвергла Солемира опасности. Я не могла просто стоять в стороне и не буду, пока мы не узнаем, кто она на самом деле.

Её голос был ровным, но в нём пряталась боль. Лёгкий шелест одежды, перекат шагов по полу — и снова слова:

— Я переговорю с генералами, что сейчас в замке, и мы решим, что ей будет дозволено, пока Верховный не вернётся.

Мягкий, чуть сдержанный голос Эйрона вступил следом, будто стараясь смягчить каждое острое слово Адель:

— Нимор и мистер Солемир не нашли в ней ни магии, ни кристалла маны. А значит, она тут ни при чём. Ты же понимаешь это?

Я чувствовала, как эти слова складываются в головоломку, нити, ведущие к пониманию.

Нимор, должно быть, худой человек в серой мантии. Его руки — как корни дерева, тонкие, но полные тайны. А мистер Солемир… да, это, без сомнений, старец. Его называли «мистером», словно подчёркивая не только возраст, но и уважение. Даже Адель, сильная и несгибаемая, почти слушалась его слов. Почти.

Я вздрогнула, вспомнив, как она ринулась на меня с водяным мечом, глаза её горели решимостью.

И в этой тишине, полной голосов и смыслов, мне вдруг стало не по себе. Я была среди них как тайна, которую никто не желал оставить без ответа.

— Капитан, мне кажется, вы тут задержались дольше, чем должны были, — голос Адель прорезал воздух. Она не говорила прямо. Словно его присутствие здесь стало неуместным. Словно он был лишним.

Но если не он, то кто ещё? Кто, если не он, хотя бы попытается меня защитить?

— Я остался лишь потому, что стал свидетелем. И потому что мистер Солемир сам попросил меня. Потому что вы, генерал Адель, по-моему, перешли черту, — голос Эйрона был спокойным, почти безмятежным. Ни тени вызова, ни упрёка, но в каждом слове жила сдержанная твёрдость.

Генерал. Это слово зазвенело во мне. Генерал — одна из высших военных ступеней. Значит, она действительно стояла на вершине. И всё же была здесь. В этой комнате. Занималась мной.

Я не знала, что это означало: трещину в её власти или угрозу, исходящую от меня. Может, и то и другое.

В этот момент молчания я тихо призналась себе. Тихо, чтобы никто не услышал, даже сама мысль.

«Опасная», — прошептала я в глубине себя.

Да, возможно, именно это и есть правда.

Внутри всё бурлило. Мысли были беспорядочными, горячими, как вода перед закипанием. Я не открывала глаз, не могла и не смела. 

В комнате было тяжело. Воздух натянут, как струна, что вот-вот лопнет. Я ощущала, как нарастает угроза. Немая, ледяная, тяжёлая.

Я знала: она хочет, чтобы он ушёл. Чтобы я осталась одна. Без защиты. Без шанса.

Злость поднималась во мне, как тьма из глубин. Я пыталась отогнать её, но она подбиралась к горлу. Боль в голове усиливалась, будто кто-то медленно вбивал иглы в затылок. 

И прежде чем я успела подумать, прежде чем открыть глаза, мои губы сами разорвали тишину. Голос хрипел:

— Может, он здесь лишь потому, что ты иначе убила бы меня… сумасшедшая ты… сука.

Всё замерло. Я почувствовала их взгляды. Тяжёлые, острые, сдержанные. Мир снаружи застыл, но внутри всё продолжало гореть.

Я приподнялась на локтях. Волна головной боли стиснула затылок, прошлась по позвоночнику. Мир плыл. В груди всё ещё билось не сердце, а отчаяние.

Я видела их лица. В их взглядах было молчаливое удивление. 

Два взгляда, один тёплый и другой холодный, вонзились в меня, как стрелы в дрожащую мишень. Я сидела, опираясь на дрожащие руки, всё ещё оглушённая собственными словами.

Они вырвались из меня, как дикий зверь, не прошедший сквозь фильтры разума. Сырые, настоящие, грубые.

Я не смогла их сдержать. Потому что больше не могла молчать.

— Теперь ты понимаешь… не так ли? — прошипела Адель. Её голос рассёк тишину.
Я вздрогнула от её холода, от своей наготы перед их взглядами.
Эйрон подошёл ближе, и его голос был шёпотом:
— С тобой всё в порядке?

Я только кивнула, не находя сил говорить. Его лицо было близко. Прекрасное, резкое и мягкое одновременно, как картина, написанная светом.
Его каштановые волосы спадали на лоб небрежно, будто ветер сам выбрал для них направление.

Я ловила себя на желании протянуть руку, поправить прядь, раствориться в этой минуте.
Его взгляд, тёплый и тревожный, коснулся меня нежнее прикосновения.

— Она в порядке, — хлёстко бросила Адель, словно говорила о заклеенной ране, а не обо мне. — Хранитель подлатал её. Всё уже в норме.

Её голос заполнил комнату. То ли мне, то ли Эйрону она продолжала:

— Твоя сиделка принесёт тебе более приличную одежду. Тебе дозволено спускаться на кухню, но только в её сопровождении. Остальное решит Совет Генералов, пока Верховный Маг не прибыл. И настоятельно советую без самовольных похождений. Если снова попробуешь бежать, я не смогу гарантировать, что тебя не убьют.

Я распахнула глаза, словно от удара. Слова пронзили меня сильнее, чем её водяной меч.
— Я что… пленница? — вопрос вырвался прежде, чем я успела сдержаться.

— Нет, — ответ был коротким, но её глаза говорили иное. В них пылало то, что нельзя назвать заботой. Она смотрела на меня, как на что-то сломанное или слишком опасное.

— В этой кровати, — её взгляд скользнул вниз, — спала самая могущественная волшебница последнего столетия. А проснулась девчонка. Пустой бокал. Ни благословений. Ни магии.

Её голос стал каменным, лишённым человеческого. 

Затем она посмотрела на Эйрона:

— А ты случайный свидетель, которого не должно было быть здесь. Ты знаешь тайну, скрытую даже от Королевского Совета. Поэтому ты пойдёшь со мной. Сейчас. К генералам. Где решится и твоя судьба.

Комната словно потемнела от её слов. Когда глаза Адель вспыхнули золотом, я почувствовала, как моё тело снова вжалось в кровать.

— И если хоть одна душа узнает, что случилось здесь, я сделаю так, что твои мечи станут продолжением твоего позвоночника. Всем понятно?

Я сглотнула. Мысли метались, как птицы в клетке.
Я не знала, кто я. Зачем я.
Но сейчас мне оставалось только одно: молчать. Подчиниться. И выжить.
Надеяться, что однажды я всё пойму.

Эйрон стоял рядом, и в его глазах впервые мелькнуло нечто похожее на растерянность. Он не отступал ни на шаг, словно само его присутствие было актом защиты.

— Ты можешь подготовить рапорт, но только для Совета Генералов или для Верховного. Решай сам. Но никто, слышишь, никто больше не имеет права знать о ней. И об этой комнате.

В её голосе не было сомнений. Только железо и холод.
Она подошла к тяжёлой двери.

— Эйрон. Следуй за мной.

Он подчинился. Ни слова.
Но его взгляд не отрывался от меня до самой последней секунды, пока их силуэты не скрылись за тёмным проёмом.
И только тогда я позволила себе сделать вдох.

Тишина длилась недолго.
Лёгкий шелест ткани, осторожные шаги  и в комнату вошла девушка с покрытой головой. Та самая, что была здесь в начале, с платком, собиравшим волосы.

В руках она держала коричневую мантию и аккуратные ботинки. Её движения были тихими, почти робкими, словно даже дыхание боялось нарушить покой этого странного мира.

Она двигалась бесшумно, не просто тихо, а почти невидимо.
Будто всю жизнь училась не тревожить ни свет, ни сон.

Её шаги были лёгкими, как дыхание, а движения быстрыми, почти невесомыми.

И вдруг что-то резануло внутри. Я замерла.
Озноб осознания прошёл по позвоночнику: она была здесь всё это время.
Когда я спала. Когда стонала от боли. Когда кричала.

Она… сиделка. Моя сиделка.

— Как твоё имя? — спросила я тихо, почти шёпотом, будто боялась распугать это хрупкое существо.

— Санни, — прозвучал ответ.
Голосок был робкий, ласковый, едва слышный.

Она положила на край кровати коричневую мантию и рядом аккуратно поставила ботинки.
Я медленно опустила взгляд на себя и дыхание перехватило.

Простынь была свежей. Кровать чистой.
А я в белой рубашке с длинными рукавами. Лёгкая, почти воздушная ткань. Она просвечивалась до последней линии моего тела.

Я не заметила этого раньше. Слишком много боли. Слишком много ужаса.

Мгновения всплыли одно за другим: как Эйрон покраснел, как быстро накрыл меня тканью, как его взгляд избегал моего тела.
Я всё это время была перед ними почти голой.

Меня вывернуло изнутри.
От стыда. От ужаса.

От ощущения, будто у меня отняли не только воспоминания, но и границы.

Санни молча указала рукой на меньшую дверь.

— Там ванная. Хотите принять ванну? Я подготовлю её для вас, — прошептала она. Голос был таким же мягким, как шаги. 

Я перевела взгляд на аккуратно заправленную кровать. Белую и чистую, будто ничего не случилось. И тогда меня пронзила догадка, холодом скользнувшая по позвоночнику:

— Ты отмывала меня от крови? — спросила я почти беззвучно.

Санни кивнула и ответила:
— Да… — тихо, почти виновато.

Как будто это она была причиной моего унижения.

Мысли о крови, о том, что произошло прошлой ночью, закружились в голове, как холодный ветер в пустой комнате.
Образы всплывали снова: рывок, сжатие черепа, хлынувшая из меня кровь.
И он. Старец. Что с ним? Где он теперь?

Эта тень вопроса давила на грудь, словно тёплый камень, не давая вздохнуть.

— Старец… Салемор… или как его звали? Я не могу точно вспомнить, — прошептала я, глядя мимо Санни, будто ответ мог появиться в самой тишине.

Она прикусила губу и на мгновение отвела взгляд, но всё же ответила тихо и смиренно:
— Солемир. Он очень истощён, но жив.

И только тогда я заметила, как её руки всё ещё сжимают края одежды. Она ждала. Молчаливо, терпеливо, будто надеялась, что я соглашусь на ванну.

Я встряхнула головой, будто могла вытряхнуть из неё тени тревоги.
Старец жив. Я жива. Пока мы дышим, нет смысла предвкушать беду.

Я глубоко вдохнула, позволяя себе хотя бы на мгновение зацепиться за этот хрупкий покой.
Мой взгляд упал на коричневую мантию, аккуратно разложенную на кровати. Почти такую же, как та, что носил Нимор, только ткань была плотнее, свежее, без потёртостей.

Я провела рукой по своей одежде — белой сорочке, что едва скрывала кожу, и нахмурилась:
— Здесь нет нижнего белья? — спросила я, скорее удивлённо, чем жалобно.

Санни дёрнулась, будто забыла о чём-то важном. Её глаза метнулись по комнате, и она быстро закивала:
— Простите! Я сейчас всё принесу.

И исчезла за дверью. Лёгкая, как ветер.

Я всё ещё ощущала её присутствие. В её голосе не было страха, не было вопросов. Только вежливая покорность, почти забота. Словно она знала, кем я была, даже если я сама нет.
Или для неё это было неважно. Она относилась ко мне так, словно я уже кем-то была.

Слово всплыло само: сиделка.

Через десять минут Санни вернулась, тихо ступая по ковру.
В её руках было аккуратно сложенное бельё. Она бережно разложила его на краю кровати: топ, похожий на широкую тесьму, плотно облегающую грудь, и высокие трусы, поднимающиеся почти до пупка.

Я провела пальцами по ткани. Мягкой, плотной, почти невесомой. И всё же чужой.

Мне казалось, будто я впервые надеваю одежду, но при этом знала, как она должна сидеть и ощущаться на коже. Это было неестественно.

Внутри расползался дискомфорт. Не от ткани, а от самой мысли. Я знала, что такое ткань. Знала слово «ветер». Знала вкус сахара и свежести. Даже слово «магия» не было чужим.

Но кто я? Кто я была до?

Моя память не обрушилась. Её не было. Как будто кто-то вырезал из меня суть, оставив только шелест мира вокруг.

Всё моё знание было без корней. Я знала многое. Кроме самой себя. И это пугало.

Словно во мне прятался предатель. Тихий, невидимый. И имя ему — память.

Я оделась наспех, гонимая желанием скорее покинуть эти стены.
Голова снова гудела, боль становилась привычной, как невыносимый фон. Я тяжело вздохнула и, взглянув на Санни, кивнула:

— Давай поедим. Мне разрешили ходить на кухню, — мой голос прозвучал глухо, как эхо чужих слов.

Санни безмолвно подошла к большой двери, открыла её и, опустив голову, пригласила меня жестом:
— Прошу, следуйте за мной.

Я поднялась неуверенно, ощущая, как подкашиваются ноги. Словно тело ещё не до конца поверило, что оно снова живо.
Надела ботинки, приготовленные Санни, шагнула вперёд и дрожащими пальцами опёрлась о стену. Сделала несколько шагов.

Проходя мимо широкого окна, задержалась, заворожённо уставившись в отражение.

Свет скользнул по стеклу, и я увидела её — себя.

Бледная кожа, как фарфор, словно впервые коснувшийся лунного света. Губы припухшие. А взгляд, хоть и был моим, казался чужим: настороженным, тревожным, будто не верил миру по ту сторону стекла.

И волосы. Длинные, почти сияющие, серебристо-белые. Снежный шлейф, распущенный ветром.

Ни одна деталь не пробуждала воспоминаний, но всё вместе казалось странно родным и пугающим.

Словно я смотрела не на себя, а на отголосок кого-то другой.

Я поспешно отвела взгляд, будто испугалась, что отражение задаст вопрос, на который я не смогу ответить.

Я сделала глубокий вдох и последовала за ней.