Онлайн чтение книги Столетняя война 100 Years' War
6 Где молчит река.

Всё слилось в медленный, скучный поток дней — ровный и почти обыденный. Всё, кроме одного. Моей кровати.

Она стояла, как немой страж прошлого, безмолвно напоминая: это место не моё. Стоило лечь — затылок пронзала старая боль, будто что-то внутри отторгало меня, не позволяя погрузиться в покой. Я не знала, имею ли право об этом сказать — пожаловаться или просто признаться. Всё вокруг казалось слишком привычным, слишком устроенным, словно каждая вещь в комнате знала, как должно быть, и чувствовала фальшь во мне.

Я боялась нарушить этот порядок. Боялась проявить неосторожность — словно каждый жест, не соответствующий прежней хозяйке, может вызвать бурю шёпотов за закрытыми дверями. Пока не было вестей от совета генералов, я просто старалась... быть. Приспосабливалась к их миру, к их правилам. Притворялась тенью — без прошлого, без нужды в будущем.

Поэтому я спала на полу. Тихо, скромно, в углу, облокотившись на холодную стену. Мягкий, пушистый ковёр становился моим утешением — почти ладонью,поддерживающей меня в ночи. И странное дело: там, среди шерсти и камня, сны были чище.

Спускаясь по винтовой лестнице, выточенной из серого камня, я ощущала прохладу, струящуюся сквозь каждый её изгиб. Камень отдавал холодом сквозь тонкую подошву обуви, будто хранил в себе дыхание всех, кто ступал по нему до меня.

Первый этаж встречал тишиной и сдержанным эхом шагов, отскакивающим от массивных стен. Несколько каменных дверных проёмов вели в разные части замка. Один, с полуотворённой створкой, раскрывался во внутренний двор, другой вёл в кухню.

Там, среди булыжных стен, горели жаровни, отбрасывая неровные тени на потолок. Воздух был тёплым, пропитанным травами и дымом. Пахло тушёным мясом, свежей выпечкой — и железом. Посреди зала стоял тяжёлый стол с двумя лавками по бокам. Массивный, будто вырезанный из той же скалы, что и стены.

За последние дни я привыкла приходить сюда дважды в день. И чем дольше оставалась невидимой — тем легче становилось. Здесь главенствовала Ада: грозная, плотная женщина с медными, вечно взъерошенными волосами, пахнущими жареным луком. Она рычала на всех, кто вторгался на её территорию — особенно на военных, крадущихся за едой, как воры. Служащим, вроде меня, доставалось меньше. Коричневая мантия делала меня частью фона. И хотя сердце под ней стучало слишком громко, никто не смотрел в мою сторону.

Санни однажды посоветовала прикрыть волосы платком, плотно завязав его обручем. Сказала, так я стану незаметнее. Я послушалась. В этом мире было слишком много вопросов без ответов. А пока я пряталась — я выживала.

Ада была женщиной лет сорока, её коричневая мантия — та же, что носили служащие при замке — нисколько не скрывала главного: громкий голос, живой темперамент и привычку командовать котлами, людьми и временем. Она говорила так, будто всё вокруг принадлежало ей: сковороды, ложки, хлеб, стены кухни — даже воздух с привкусом лука и розмарина.

С её появлением любое утро наполнялось звуками — то смех, то ругань, то удивительные истории о рыцарях, магах и пирогах. И хотя я знала её всего несколько дней, казалось, она была здесь всегда. Не как повариха, не как служанка — как дух этой каменной кухни. Её тепло. Её запах свежего хлеба. Я не могла представить это место без неё. Словно именно она удерживала всё в равновесии. Именно она делала это пространство живым.

________________________________________________________________________

— На… лечение? — переспросила я, хотя уже слышала ответ между строк, словно эхо, пробежавшее по мыслям. Просто хотелось подтвердить, что поняла верно.

Ада кивнула, не отрываясь от котлов, где бурлила похлёбка. Брызги пара обвивали её щёки, как тёплый туман.

— Да, — отозвалась она. — Маги, что впитали слишком много тьмы… им нужно очищение. Иначе частицы магии, что проникают в тело в сражениях, медленно прорастают, как сорняки… и тянут душу во тьму.

Я смотрела, как её руки ловко скользят от одной кастрюли к другой, и удивлялась, как буднично она говорит о таких вещах. Казалось, для неё это не страшнее пересоленного супа.

— Говорят, на передовой стало по-настоящему опасно. Многие Хранители отозваны обратно, — продолжала она, приподнимая крышку варева и вдыхая аромат. — Теперь только в столице и крупных крепостях остались те, кто может исцелять. А тем, кто пробыл на фронте больше года, дозволено вернуться в столицу — на отдых и лечение…

Её голос затих. В кухне повисло шипение пара.

Потом она хихикнула и понизила голос до заговорщицкого:

— …Хотя, как по мне, большинство выбирают не Хранителей, а плотские утехи. Ты бы видела их рожи, когда возвращаются — будто не боль исцелять пришли, а приключений искать…

Я невольно улыбнулась. Её болтовня была как укрытие от ветра — простое, человеческое, уютное. И на какой-то миг забывалось, что где-то там — сражения, кровь и тьма.

— Плотские утехи? — переспросила я, будто усомнившись, правильно ли расслышала. Слова скользнули по слуху, как капли дождя по стеклу — странные, неуместные и всё же вызывающе правдивые.

— Да, — не моргнув, подтвердила Ада. — Когда тело мага наполняется наслаждением, любовью или простым чувством блаженства, его мана концентрируется, освобождается, очищает. В этот момент душа и плоть сливаются, насыщают кристалл внутри — и он сжигает тьму, пронзившую тело.

Пока она говорила, её рука, как по команде, взметнулась с поварёшкой. Словно подчёркивая свои слова, Ада ловко выключила половину кипящих котлов. Тёплый пар оседал на щеках, делая лицо чуть мягче.

— Так что есть два пути, — продолжила она, — первый — через Хранителей, как через лекарей. А второй — через любовь… секс… плотское наслаждение. Называй как хочешь, суть одна.

Она развернулась ко мне с таким видом, будто мы обсуждали не магические методы очищения, а рецепт тыквенного рагу.

— Тебе большую или маленькую порцию сегодня?

Я хихикнула — не от слов, а от её полной непринуждённости, будто вся эта мистика слилась с кастрюлями, специями и жаром плиты.

— Как обычному голодному человеку, — ответила я, слабо улыбаясь.

А внутри будто осела ещё одна крупинка истины — неожиданная, откровенная. Теперь я знала чуть больше о магах. И о природе их силы.

"Сегодня был как раз один из тех дней, когда большая часть армии возвращалась с фронта."

Позавтракав, я уже почти добралась до своей комнаты, когда луч солнца, отразившись в воде где-то вдали, вспыхнул в глазах. Мгновение — и всё внутри будто дрогнуло. Речка. Та самая. Она снова позвала меня — молча, но непреложно, словно память о свободе, едва коснувшейся моих пальцев — и исчезнувшей.

Я медленно вышла во внутренний двор, ступая осторожно, будто могла спугнуть это тихое мгновение. Пусто. Ни стражи, ни воинов, ни учеников с мечами. Лишь двери, распахнутые настежь. Солнце. Ветер. И дразнящее мерцание воды.

«Всего на пять минут…» — шептала я себе, будто оправдываясь. — «Никто не заметит. Сегодня все заняты...»

Мой взгляд всё так же был прикован к реке. Она блестела, будто вела за собой. А ворота, сквозь которые тянулся свежий, живой ветер, манили не обещанием бегства — нет, — а хотя бы крохотным глотком вольного воздуха.

И я пошла — туда, где на пару мгновений могло показаться, что я принадлежу себе.

Словно под чарами, не ведая воли, я вышла за порог — к траве, усыпанной бледными, ещё не раскрывшимися бутонами. Они дрожали под лёгким ветерком — как и я, в предчувствии чего-то неведомого. Блеск воды звал всё сильнее. Как зов предков. Как эхо чужих воспоминаний, которых не должно быть во мне.

Я подошла к самой кромке и сделала глубокий вдох. Свежесть пробежала по лёгким, словно сама река вплыла внутрь — прохладная, живая. В этот миг я почувствовала: да. Я здесь. Я существую. Это не сон. Не иллюзия.

Я опустила ладонь в воду — гладкую и холодную. И в то же мгновение услышала детские голоса. Спор. Тихий смех. Вздрогнув, я обернулась.

Там, возле небольшого строения, похожего на маленький замок, трое детей — девочка с рыжими волосами и двое темноволосых мальчиков — оживлённо что-то обсуждали.

Наши взгляды пересеклись. И, как по команде, они молча сорвались с места и убежали в здание. Только ветер остался рядом, лаская моё лицо. Как будто прощаясь.

Вокруг не было никого. Ни шагов, ни голосов, ни даже шороха — только я, и река, и воздух, прозрачный, как утренний свет. Я стояла на берегу, глубоко вдыхая свежесть — будто впервые в жизни могла дышать свободно.

На мгновение всё исчезло: страх, боль, сомнения. Даже имя, которое мне дали, растаяло где-то на задворках сознания.

Я не думала о побеге. Не думала о стенах, что держат меня, и людях, что наблюдают. Я просто стояла — живая.

Словно впервые призналась себе: это не сон. Это — жизнь. И я в ней есть.

— Тебе разве разрешили приходить сюда? — резкий, грубый и низкий мужской голос обратился ко мне.

Я обернулась на звук — и на фоне утреннего света, словно вырезанный из мрамора и стали, стоял он. Высокий. Почти устрашающе внушительный. В светлых доспехах, инкрустированных тонкой резьбой и сияющими синими кристаллами — будто сама магия пульсировала у него на груди и по поясу. Линии брони были не просто красивыми — они говорили о силе, статусе и, возможно, благословении.

Кожа — слегка загорелая. Взгляд — пронзительный. Тёмные брови сдвинуты в раздражённом ожидании. Лицо — резкое, правильное, почти безупречное. Волосы — тёмные, коротко подстриженные, подчёркивали строгие черты.

Он смотрел на меня, не мигая — как на нарушителя границы, которую должен охранять.

— Тебе разве разрешили приходить сюда? — повторил он. Его голос был глубоким, тяжёлым, как шаг в пустом зале.

Я почувствовала, как тепло свободы в груди сменилось холодом настороженности.

Его красота не совпадала с резкостью тона — будто само совершенство научилось быть жестоким. За его спиной мелькнула Адель. Она казалась ещё ниже, ещё меньше — на фоне его массивной, почти невозможной фигуры.

Высокий, как башня. И такой же неумолимый.

Он был невыносимо красив. Не той мягкой красотой, что утешает, — а той, что рушит стены. И волю.

— Что, прости? — переспросила я, не в силах отвести взгляд.

Он шёл ко мне. Шаг за шагом. С точностью хищника. Будто каждое движение уже было решено — просчитано до последней мышечной детали.

Я стояла, как вкопанная.

И вот он уже передо мной. Слишком близко. Слишком высоко. Мой взгляд поднимался вверх — а нос был на уровне его груди, покрытой изящными узорами на доспехах. Кристаллы на них светились, как дыхание магии.

Он молча приподнял мой подбородок двумя пальцами. Движение — твёрдое, почти грубое, но не жестокое. Его кожа была горячей. Как камень, хранящий солнце.

— Почему ты тут? — теперь голос его стал ниже. Темнее. Будто в нём зазвучала гроза.

И — без предупреждения — его палец скользнул по моей нижней губе. Лёгкое, почти незначительное движение.

Но сердце моё на этом мгновении споткнулось.

Я не знала — испугаться мне. Или дышать.

Мне казалось, что время застыло. Всё вокруг затихло — будто сам воздух затаил дыхание. Его большой палец остановился на моих губах: горячий, властный, словно метка чего-то большего.

Губы вспыхнули — то ли от неожиданности, то ли от жара, что передался с его кожи прямо в мою кровь.

Я чувствовала, как становлюсь себе чужой — будто кто-то другой дышит в моё горло. Будто не я стою здесь, в плену его взгляда.

Я сделала шаг назад. Холод воды окутал мои ноги, щиколотки, подол мантии... Я вошла в реку — легко, бесшумно, как будто так и должно было быть. Не в силах объяснить — просто ушла от него.

Хоть и не оторвала взгляда.

Он смотрел на меня. И его лицо, только что идеальное, потемнело. В его чертах застыли молнии и тени — вся ярость неба перед бурей.

— Почему ты покинула свою комнату? — повторил он.

Голос был как раскат грома. Не крик — но в нём было достаточно силы, чтобы сотрясти берег.

Он что-то коротко, отрывисто бросил через плечо Адель — ни взгляда, ни жеста. Только холод командующего. И она, не задавая лишних вопросов, скрылась в распахнутых дверях — тех самых, через которые я, как в забытьи, вышла всего пять минут назад.

Я даже слышала, как её шаги затихли за каменными стенами. Будто их и не было вовсе.

Мужчина передо мной всё ещё не двигался. Он не дышал — он стоял, как скала, высеченная из света и гнева.

Его рука опустилась, и я заметила, как указательный палец вспыхнул серебристым светом. Будто в нём проснулась древняя магия. Свет был чистым и ярким — но не тёплым. Он тревожил, как звезда на границе забвения.

Ветер — лёгкий, живой — прошелестел между нами. Тронул мои волосы, обнял талию, скользнул по шее. Словно невидимая рука. Я прикрыла глаза на миг.

Этот ветер не пугал. В нём было что-то домашнее. Почти ласковое. Он не прогонял. Он звал.

Но мужчина не шелохнулся. Всё так же стоял — высокий, холодный, прекрасный. Его глаза смотрели в самую суть моей души.

Будто ждали… объяснений? Раскаяния?

Нет. Не покорности.

Он смотрел так, будто хотел услышать правду.

Пусть даже горькую.

— Все заняты сегодня своими делами… из-за возвращения солдат, — тихо произнесла я, чувствуя, как слова срываются с губ мягко, без вызова. — Я просто хотела… подышать свежестью. Полюбоваться рекой.

Это была правда. Простая. Прозрачная — как вода у моих ног. Мне нечего было скрывать. Ни тени умыслов. Ни желания бежать.

Только этот миг. Ветер. Солнечные отблески на волнах. И... он.

Ветер, всё тот же — родной, живой — путался в моих волосах, шептал что-то на ухо, прикасался к щекам. Словно напоминал: я жива. Я здесь. Сейчас.

Но вместе с этой ласковой свободой передо мной стоял он — мужчина, чья красота казалась безупречной. Как будто вырезанной из самой сущности порядка. Грозный. Молчаливый. Воплощение дисциплины, силы... и непонимания.

Он был чужим этому утреннему ветру.

И всё же — стоял здесь. В этом же воздухе. Под тем же солнцем.

Я поймала движение краем глаза — за его спиной, чуть дальше у ворот, показались две знакомые фигуры. Адель шла сдержанно, сосредоточенно, как всегда. А рядом с ней — Санни. Маленькая, смущённая. Будто случайно оказалась в центре чего-то большего, чем она сама.

Они приближались.

— Ты должна быть в своей комнате, — его голос был как отточенный клинок. Сухой. Холодный. Без тени сомнения.

Я нахмурилась. В груди что-то дрогнуло — не от страха, а от непонимания.

— Это приказ?.. Или указ?.. — спросила я, поднимая на него взгляд. — Или я… заложница?

Он сделал шаг вперёд. Без колебаний. Тяжёлые боевые сапоги вошли в воду, подняв лёгкие волны, что коснулись моих босых ног. Теперь он был совсем рядом — высокий, сильный, словно вырезанный из самой сути власти. Мне пришлось снова поднять голову, чтобы встретиться с его взглядом.

— Ты должна быть в своей комнате. И спать, — повторил он. Грозно. Почти рыча.

Я не отступила. Не теперь.

— Я не воин, — проговорила я, стараясь сдержать дрожь. — И я не… пленница.

Слова прозвучали странно, но я не знала, как ещё выразить это чувство.

— Почему я просто не могу быть там, где хочу?

Он не ответил сразу. Ветер снова поднялся — развевая мои волосы, тронув край его мантии. Но его глаза оставались неподвижны. Тёмные. Сосредоточенные. Почти свирепые.

Мы стояли на тонкой грани. Между подчинением и свободой. Между словами — и тем, что не решались сказать.

И тут, как тень, в мою голову врезалась мысль.

Адель… она слушается его. Следует за ним.
Она — генерал. Но слушает его.

Значит…

Сердце замерло.

Не может быть.

Он — Верховный Маг?

— Если бы ты была пленницей… — заговорил он резко. Его голос был сух и резок, как лезвие ножа. — Ты бы спала в сыром подвале, среди плесени, которая за ночь пожирает кожу.

Он поднял мой подбородок. Не грубо — но властно. Его палец скользнул по моей нижней губе, задержался в середине — и всё внутри замерло.

— Но ты спишь в мягкой постели,. А под ногами у тебя ковёр, в котором тонут шаги.

Он наклонился ближе. Его светло-серые глаза — с примесью холода и чего-то глубже — на миг сверкнули белым светом.

— Так что… ты не пленница. И не воин, — сказал он, делая паузу.
— Но ты в моём доме. А значит, будешь следовать моим правилам.

Я чувствовала, как в груди поднимается немой протест. Но он уже отвернулся — будто разговор завершён.

— И ты без памяти, — добавил он, тише. Почти устало. — Поэтому… просто вернись. И ляг спать.

Он не дожидался ответа.

Резко повернувшись к Санни, бросил коротко:

— Проследи, чтобы девушка оказалась в своих покоях.

А потом пошёл прочь. Мощной, уверенной походкой. Не оставляя сомнений в том, кто он — и в чьей власти этот замок.

Я смотрела ему вслед. И только тогда заметила Адель.

Её лицо было непривычно мягким. Спокойным. Не гневным. Не колким, как прежде.

И почему-то — именно это испугало меня сильнее всего.