Онлайн чтение книги Столетняя война 100 Years' War
7 Кухня

Санни мягко, но настойчиво тянула меня за руку — словно старалась не только вывести из воды. Её ладонь дрожала, как крыло испуганной птицы. Я послушно шагала по влажной траве, чувствуя, как промокшие туфли хлюпают и оставляют следы на каменном полу тренировочного двора.

— Мисс Биана, — проговорила она почти шёпотом, — я же говорила... лучше не покидать здание. Лучше следовать указаниям.

Я прищурилась, едва заметно качнула головой.

— Он всегда был такой… задницей? — произнесла я с ленивым раздражением.

Санни тут же дёрнулась — будто мои слова ранили её. Она зажала рот пальцами и распахнула глаза.

— Пожалуйста… не говорите так. Он может услышать… — прошипела она, с тревогой косясь в сторону ворот, где исчез силуэт этого безупречного тирана.

— Ой, да ладно. У вас тут что, диктатура? Даже слова поперёк сказать нельзя?

— Нет… всё совсем не так. — Санни замялась, потом кивнула, будто отгоняя невидимый страх. — Пойдёмте скорее. Вам надо высушить ноги. Вы ведь можете заболеть…

В её голосе звучала материнская забота, но под ней я чувствовала тревожную пружину, натянутую до предела. Мы пошли обратно.
Ветер всё ещё танцевал в моих волосах, но теперь он казался прохладнее.

Санни вела меня через безмолвное тренировочное поле — шаг за шагом, словно сквозь сон. И вдруг, будто решившись, заговорила тихо, почти шёпотом, глядя себе под ноги:

— Мистер Блейк — великий маг и воин. Не стоит говорить о нём плохо. Он сделал многое… и для королевства, и для всего континента.

В её голосе не было восхищения — только ровная отточенность, будто выученный урок. Я не видела её лица, но в интонации не ощущалось ни обиды, ни гордости. Только сдержанность.

— Он отказался от престола, — продолжала она, — чтобы вести армию и защищать наши границы. Даже структура и иерархия построены им — на уважении и помощи. Может, его поступки кажутся странными… но он достоин. И силы. И уважения.

Мы уже подошли к винтовой лестнице, когда я позволила себе скепсис:

— А ваш великий маг всех лапает без спроса?

Санни замерла. Обернулась. Удивлённо нахмурилась:

— Лапает?..

Я пожала плечами, глядя куда-то вверх:

— Ну… он поднял мне подбородок. То ли осматривал, то ли проверял, как я реагирую. Или хотел, чтобы я посмотрела ему прямо в глаза…

Санни подошла ближе. Голос её стал почти заговорщицким:

— Говорят, он умеет видеть ложь. Если смотришь ему прямо в глаза — он видит всё. Думаю, он просто читал вас.

Она снова взяла меня за руку — бережно, но настойчиво — и повела дальше.

— Тем более… он единственный, кто…

Фраза повисла в воздухе. Будто ветер сорвал её с губ.

— Всё, хватит разговоров. Сами зададите ему свои вопросы.

Я удивлённо прищурилась. Её плечи напряглись — она явно что-то недоговаривала.

— Интересно, когда я их задам? — проворчала я. — Если всё время сижу одна в четырёх стенах?

Санни остановилась у двери. Немного улыбнулась — впервые за всё утро:

— Он навестит вас. Я в этом уверена.

И, не дожидаясь ответа, скрылась за деревянной дверью, оставив меня наедине с самой собой.

— Моя любимая комната, — пробормотала я, глядя на привычную серую тишину.

За последние два дня здесь появились мелочи: комод под окном, в нём — белоснежные сорочки, почти невесомые, мантии служанки и бельё. Всё однотипное — будто я не человек, а очередной силуэт в системе.

Я мельком взглянула на кровать. Нет. Её гладкое бельё, как и прежде, вызывало вспышку боли в затылке. Я снова буду спать на ковре, прислонившись к стене. Тишина здесь — мой единственный союзник.

Сбросив мокрые ботинки, я медленно села на край комода и уставилась в окно. За ним — мир, где речка всё так же сияла в солнечном свете, цветы покачивались на ветру, а у левого корпуса мелькали фигуры — дети или подростки.

Сегодня было по-особенному тихо. Я позволила себе замереть в этом спокойствии. Просто вспомнить: прикосновение воды, лёгкий ветер… и то мимолётное чувство, что я всё ещё жива.

Весь день плыл в тишине. Лишь редкие шаги солдат нарушали сонную вязь каменных коридоров: они приходили, уходили, растворяясь в вечерних сумерках. Позднее, вдалеке, за окнами, разгорелись огни — яркие, как при празднике.

И снова это чувство. Странное, будто чужое, но прочно засевшее во мне.
Я знала, что такое праздник. Знала, как выглядят вино и хлеб. Как звучит смех. Знала, как пить, как ходить, как смеяться — но не знала, кто я. Ни имени. Ни прошлого. Ни даже образа себя — вне этих серых стен.

Это знание — будто грубая заноза в сознании — не приносило облегчения. Я не вспоминала. Я лишь чувствовала себя всё более чужой самой себе. И, как обычно, это чувство выжигало внутри дыру — не больно, но пусто.

Я задремала на полу, прислонившись к комоду, — едва ощутив, как ночь опустилась на город.
Проснувшись, я осмотрела комнату. За высоким окном горели редкие фонари — значит, давно за полночь. Тело затекло от неудобной позы, и я потянулась, разгоняя застоявшуюся кровь. 

Я шагнула к небольшой двери — туда, где скрывалась ванная. Купель, вырезанная прямо в камне, казалась глубокой чашей. Каменные рычаги управляли водой: на них были наложены чары — в зависимости от угла, вода текла горячей или холодной.
Я наполнила ванну, добавив немного мыла, оставленного Санни. Вода обняла меня. Я закрыла глаза и позволила себе забыться.

Когда я вышла — уже в тонкой спальной сорочке, — ночь будто сгустилась.
Внутри заурчал голод.
Желудок напомнил о себе. Я почти не ела — ни в обед, ни вечером.
Быть может, если я спущусь вниз, на кухне найдётся хоть что-то… чтобы утолить этот странный, живой голод.

Я долго колебалась — стоит ли в таком виде спускаться на кухню.
Но почти была уверена: Ада что-нибудь оставила для меня под полотенцем. Как всегда, если я не успевала на ужин.

Внизу царила тишина.
Город дышал праздником, а в этих каменных стенах было непривычно безмолвно.
Я выглянула за дверь — ни одного стражника.
Пожалуй, их не было и вчера. Меня будто бы забыли.
Или… перестали считать важной.

Я сложила руки в замком перед собой, прикрывая тонкую ткань сорочки, и медленно начала спуск.
Свет фонарей за окнами бил сквозь витражи, оставляя тени на полу.
Если не подходить слишком близко, почти не видно, как просвечивает ткань — успокаивала я себя.

Ступени — каменные, прохладные под босыми ногами.
Я дошла до кухни. Внутри горела одинокая лампа.
И, как я и предполагала — в углу, на столе, под полотенцем ждала меня тарелка.

«Я так и знала», — прошептала я с благодарностью, будто Ада могла меня услышать.

Я потянулась за ложкой —
и вдруг в полумраке что-то шевельнулось.

Я обернулась на лёгкий скрип — в проёме двери стоял солдат.
В полумраке он казался выше, тяжелее. Тень от его фигуры ложилась на стены, а меч на поясе поблёскивал в слабом свете лампы.
На губах жила ехидная полуулыбка. Каждый его шаг отзывался тревогой внутри.

— Неужели Благословенная сегодня свободна? — произнёс он почти шёпотом, но голос звучал слишком уверенно.

Я вжалась в угол, крепче прижав к себе тёплую тарелку, укрытую полотенцем, будто она могла защитить меня.

— Я… я не Благословенная, — выдавила я. Но голос предательски дрогнул.

Он подошёл ближе.
Его взгляд скользнул по мне с ленивой оценкой.
Рука легла на рукоять меча — не угрожающе, скорее… играючи.

— Правда? А выглядишь как одна из них. Может, просто я тебе не приглянулся, — ухмыльнулся он. — Честно говоря, сюда прибыло много солдат. И не каждому досталось… исцеление. Или любовь.

От этих слов в груди защемило. Узел страха сдавил горло.

— Я… служу здесь, — прошептала я. Но он уже почти вплотную.

— Думаю, ты врёшь. Просто боишься. А мне как раз нужно немного… исцеления, — прошипел он, протянув руку и коснувшись моих ещё влажных волос.

Моё тело будто сковало. Я не могла ни отпрянуть, ни закричать.
Только сердце гулко стучало —словно отбивая тревогу на весь замок.

Страх — не просто предчувствие, а что-то живое, настоящее. Он начал пожирать меня заживо — озаполняя грудь, сжимал горло, сливался с тенью этого солдата, с его рукой, коснувшейся моих волос.

И вдруг — скрип двери.

Солдат обернулся. Я заглянула за его плечо, сердце забилось сильнее. В проёме стояла Ада — сонная, зевающая, будто всё было как обычно.

— Что тут происходит? — спросила она, потирая глаза.

— Тебя не должно было тут быть, — прошипел он.

Эти слова. Это "не должно" - словно удар осознания. И прежде чем я успела осознать, он выхватил меч.

Мир замер.

— Ты что, с ума сошёл?! — закричала Ада, пятясь назад.

Страх свёл меня с ума. Он парализовал тело, сковал дыхание. Но видеть, как этот меч — острый, безжалостный — направляется на неё, было невыносимо.

"Нет" — звучало в голове. "Нет. Нет. Нет."

И я ударила. Мгновенно, отчаянно, глупо. Разбила о его голову тарелку с ужином.

Грохот. Куски разбежались, как испуганные мысли. Еда размазалась по его густым волосам. Он зарычал, но не упал.

Конечно. Он воин. Тарелка — не оружие.

И тогда Ада, не медля ни секунды, схватила фонарь со стола, вырвала огонь и метнула его. Яркая вспышка. Пламя лизнуло плащ, и солдат завыл, пытаясь его сбить.

— Бежим! — Ада схватила меня за руку.

Мы рванулись в сторону выхода.

Но я не сделала и шага. Мягкое, но твёрдое препятствие врезалось мне в лоб. Я отшатнулась и подняла взгляд.

Передо мной — как из другой реальности — стоял он.

Верховный маг. В белоснежных доспехах, словно из света. Но лицо… его лицо было темно, как безлунная ночь. Он не двигался, но вся его суть кричала яростью. Воздух в кухне потемнел, будто мгла проникла с ним вместе.

Я обернулась, чтобы взглянуть — где солдат?
Но его не было. Вместо тела — лишь дрожащая тень, метнувшаяся к окну, как летающий сгусток ночи.

— Что вы тут делаете посреди ночи? — голос Верховного мага ударил по вискам. Грубый, грозный.

Ада рванулась вперёд, всё ещё тяжело дыша:
— Мистер Блейк… там был солдат… он… он хотел напасть.

Она обернулась, показывая рукой — но там, куда она указывала, уже никого не было.

— Что?.. — прошептала она и снова протёрла глаза. — Он был тут. Я клянусь. Он занёс меч прямо надо мной…

Я стояла молча, словно прибитая к полу.
И лишь взгляд — дрожащий, неотрывный — метнулся к окну, где всё ещё металась тонкая чёрная тень.
Но стоило мне услышать шаги Блейка — она исчезла. Словно никогда её и не было.

— Тут… был рыцарь, — пробормотала я.
Мой взгляд упал вниз — на разбитую тарелку, сплющенную еду и обрывок испуга, всё ещё шевелившийся в груди.

И тут — словно удар — прорезал моё оцепенение его голос:
— Какого хрена на тебе одето? — Он почти рычал. Гневно, хищно, словно видел перед собой врага.

Свет был тусклым — лишь фонари из вне освещали кухню через окна.
Но даже этого хватило ему. Он видел. Он всё видел.

Я тут же обхватила себя руками, пряча грудь, словно под градом огня.
— Я… просто… —
Голос ломался, язык заплетался. — Я пришла забрать ужин… и… и тут был солдат…

Он не слушал. Его взгляд не отпускал мою сорочку — тонкую, почти невесомую, слишком прозрачную в полутьме.

— Что это за одежда такая? — Его голос стал ещё грубее, почти крик.

Я краем глаза заметила, как Ада вздрогнула.
Я открыла рот, но внутри всё сжималось.
— Это… это то, что мне дали для сна… —

Я сжалась ещё сильнее, хотела стать маленькой, незаметной.
В этот момент вся тяжесть мира, весь его гнев был в одном взгляде — в нём, в Блейке.

И тогда Ада, собрав всю храбрость, заговорила вместо меня:
— Простите, Мистер Блейк. Она… она просто хотела поесть. Но рыцарь… он тронул её, потом напал на меня с мечом…

Я слышала Аду и всё ещё стояла — дрожащая, уязвимая.

Но больше всего обжигало не одежда. А то, как он смотрел. И как внутри всё начало трещать от этого взгляда.

— Зачем ты тут ходишь в таком виде? Чего ты ждала? Какую реакцию ты хотела от солдата? — голос Блейка был полон злости.

Он осматривал меня с раздражением и презрением, и мне казалось, что его гнев направлен не только на меня, но и на саму ситуацию.

— И где же этот рыцарь, что напал? — он повернулся к кухне, в которой уже было пусто.

— Мистер Блейк, я вас уверяю, он был здесь! — вмешалась Ада, делая шаг вперёд. — Он схватился за меч, угрожал…

— Он солдат. А не маг, — отрезал Блейк. — Он не может исчезнуть.

Я заметила, как он ещё раз оглядел кухню, но взгляд его вновь вернулся ко мне.

— Что это за одежда? — его голос стал громче. — Ты сама не понимаешь, как выглядишь в этом?

Он и его слова — грубые, обидные — хлестали по лицу, как плеть. Я еще больше сжималась..

— Это ночная сорочка… её мне выдали… — я запиналась, слова выходили с трудом.

— Простите, Мистер Блейк, — снова заговорила Ада, — она просто хотела забрать еду. Но рыцарь действительно был тут. Сначала приставал к ней, потом поднял меч на меня…

Она повторяла снова и снова. Он не слушал.
Смотрел только на меня — как будто я была главной причиной всего, что произошло. Во мне все закипало. Горело. Я уже не могла сдерживаться. Не собиралась.
От злости опустила руки и подошла к нему вплотную — грудь к груди, взгляд в сталь.

— Да хоть голой буду! — выплюнула я, как яд. — Это даёт право хватать меня? Это оправдание? Вы что, здесь звери, а не люди?

Я вскинула голову, глядя в глаза. Не мигая, не дрогнув.
Пусть увидит: я не испуганная пленница.

Он тоже наклонился ближе, навис, как буря. Его голос стал рвущим, резким, словно удар:

— Тебя просили спать. Просто. Лечь. И. Спать. Что в этом сложного, чёрт возьми?!

Слова ударяли по ушам, но я не дрогнула.
Только сильнее сжала кулаки.

— Ты долбаный упрямец! — крикнула я ему в лицо. — Тут был солдат с мечом! Он чуть не напал на нас! А ты всё — спи, молчи, подчиняйся!

Я почти сорвалась на крик.
Его равнодушие, его упрямство, его… высокомерие — всё это било по нервам, по сердцу.

— Упрямая задница! — выдохнула я зло и развернулась, не прикрываясь, не заботясь о его взгляде.

В бешенстве зашагала вверх по винтовой лестнице.

— Аааа, как же бесит! — глухо рыкнула я уже на ходу, хлопнув дверью своей комнаты.
— Ааааааааа.

Сердце колотилось, в ушах шумело. Комната встретила меня тишиной, но я не могла остановиться — кружилась по ковру, как пламя в поисках выхода.

Я ещё долго ходила по комнате, не находя себе места, и злость жгла изнутри.
Пустой желудок лишь усиливал бурю — казалось, даже тишина сочилась раздражением.
С каждым шагом по пушистому ковру злость отступала, уставая, теряя силу.
И только с первыми мягкими лучами солнца я позволила себе выдохнуть.

«Довольно», — шепнула я сама себе, — «достаточно».
Вся тяжесть и тревога этой ночи пускай растворится с рассветом.

Я забилась в угол стены — там, где холодный камень будто гасил жар внутри.
Под навесом усталости, с колотящимся сердцем и обидами, что всё ещё сидели в груди, я закрыла глаза.
Тишина приласкала меня, и вместе с ней пришёл сон — тугой, вязкий.

И в этой сонной пустоте на миг стало легче.