Онлайн чтение книги Кажется я стал целью захвата призрака It seems I've become a capture target for this ghost
2 Долг платежом красен

Линсю напрягся, ощущая невольное раздражение при виде демона. Он прекрасно понимал, что Минато позвал его сюда далеко не из альтруистических побуждений.

— Что тебе нужно? — прямо спросил Линсю.

Минато окинул взглядом кабинет, словно прикидывая, сколько здесь можно выручить.

— Всего лишь хочу убедиться, что мои инвестиции не пропали даром. Но не стоит забывать, что за всё приходится платить рано или поздно, — протянул он и добавил непроницаемым тоном: — Так что… раздевайся.

Линсю застыл. Несколько раз моргнул, пытаясь понять, не ослышался ли он. Но демоническая улыбка на лице Минато не оставляла сомнений в его намерениях.

— Что… Прямо здесь? — запинаясь, спросил Линсю, чувствуя, как кровь отливает от лица.

Минато усмехнулся, наблюдая за реакцией Линсю.

— А ты довольно быстро смекнул. И да, я хочу взять тебя на этом столе. В конце концов, я помог тебе разобраться с Уроборосом. Теперь пришло время платить по счетам. Я хочу получить то, что мне причитается.

Линсю сжал кулаки, пытаясь подавить поднимающуюся волну гнева. И хотя, он сам подписался на это, сам согласился, призвав Минато, и пообещав отплатить чем угодно, но… Был ли у него выбор теперь?

Он понимал, что Минато специально провоцирует его, наслаждаясь замешательством на его лице. Обстоятельства их сделки были двусмысленными, но Линсю не мог допустить, чтобы демон взял над ним верх. Он медленно выдохнул, стараясь успокоиться.

— Полагаю, существуют и другие способы расчёта, — спокойно произнёс Линсю, стараясь не выдать своего внутреннего смятения. — Мои знания, связи, опыт… Разве это не представляет для тебя ценности?

Минато надменно приподнял бровь. — Всё это временно. Но твоё тело станет вечным в моих руках. Ведь его потенциал безграничен, — демон пальцем в воздухе обвёл фигуру Линсю. — Так что не испытывай моё терпение, Ваншан. Мы можем всё решить мирно. Или же…

Линсю взглянул в холодные глаза Минато, понимая, что тот не блефует. Отступать было некуда.

— Хорошо, Минато. Ты получишь желаемое. Но не сейчас. Мне нужно время, чтобы подготовиться. — Линсю сумел выдавить из себя подобие улыбки. — Кроме того, у меня есть дело, требующее моего немедленного внимания. Как только решу его, я буду в твоём полном распоряжении. Надеюсь, ты понимаешь, что спешка в таком деле ни к чему хорошему не приведёт?

Минато резко приблизился, обняв Линсю за талию, изучающим взглядом прошёлся по его лицу:

— Но в таком случае, рыбка моя, — прошептал он на ухо. — Платить придётся далеко не простым сексом. И терпеливым, Линсю, я уже точно не буду. Уверен, что хочешь отложить свою расплату?

От прикосновения Минато Линсю ощутил омерзение, предательский «тудум» болезненно впился под рёбра, но он сохранил лицо непроницаемым. Любое проявление слабости станет приглашением для этого демона. Медленно, с выверенной аккуратностью высвободившись из его объятий, Линсю выдержал тяжелый, испытывающий взгляд.

— Полагаю, мы поняли друг друга, — произнёс Линсю, вкладывая в голос столько уверенности, сколько смог собрать. — Я не собираюсь уклоняться от своих обязательств. Лишь прошу немного времени.

Минато склонил голову набок. — Я могу позволить тебе это, но прежде… Позволь показать тебе, — он протянул руку к виску Линсю, надавил пальцем, впуская в сознание обжигающий поток своей ци. — Каким я могу быть, когда нетерпелив.

В тот же миг, разум Линсю затопили ужасающие видения: вереница сломленных юношеских тел, грязных, влажных, истерзанных похотью Минато и застывших во всех возможных эротических позах как восковые фигуры. Некоторые из них уходили в мир иной, так и не поняв, что с ними произошло. Но больше всего Линсю обескуражил последний “шедевр” Сакураями.

Дуфэн Чжулун, опутанный алыми, толстыми верёвками в технике шибари, подвешенный под потолком. В его глазах был лишь мертвенный блеск, на теле не было ни единого живого места, что можно было бы подумать, что Чжулун был мёртв.

Линсю отшатнулся как от пощёчины. В голове звенело, перед глазами плясали багровые пятна. Он опёрся о стол, пытаясь удержать равновесие и сдержать подступающую тошноту. Дыхание стало хриплым и прерывистым. Он силился выбросить из головы увиденное, но картины насилия и разврата въелись в его память, отравляя сознание.

Минато играючи улыбался, любуясь его агонией. С издевательской нежностью коснулся щеки. — Это, Линсю, говоря на твоём языке, лишь ебаный аперитив. Так будет каждый раз, когда ты решишь проверить, насколько стальны мои яйца. Помни, — голос обжёг ледяным презрением, — я всегда беру, что хочу. А теперь… Отвечай, что ты выберешь? Сейчас отдашься и останешься относительно свободным. Или потом… Станешь очередным экспонатом в моей коллекции игрушек?

Линсю молчал, пытаясь остановить предательскую дрожь в коленях. Мир съёжился до размеров гроба, заполненного липкой чернотой и мерзкими видениями, которые навязывал этот демон.

Он нутром чуял: Минато не просто мерится силой, он гнёт его волю в бараний рог, готовит к полному подчинению. Отдаться потом — значит, сдать все свои рубежи, раствориться в его власти. Отдаться сейчас — предать себя, позволить ему вытереть об себя ноги. Оба варианта — прямой путь в ад.

Линсю поднял взгляд, в котором плескался коктейль из решимости и отчаяния. Времени на раздумья более не оставалось.

Медленно, как в замедленной съёмке, он потянулся к поясу ханьфу, развернулся к Минато спиной, опираясь ладонями о холодную столешницу. Белая, как первый снег, ткань скользила вниз, открывая бледную кожу плеч. Едва повернув голову, с лицом, не выражающим ни единой эмоции, он бросил:

— И? Долго мне ещё ждать, блять? Чем быстрее закончим, тем быстрее я свалю отсюда, чтобы больше никогда не видеть твою ебаную рожу.

Ткань, наконец, рухнула на пол, к ногам Линсю, оставив его лишь в обтягивающих боксерах, сквозь которые проступали очертания упругих ягодиц.

Минато замер, наслаждаясь моментом. На его губах играла хищная улыбка. Он медленно обошёл стол, рассматривая Линсю. В его взгляде читалось нескрываемое восхищение. Линсю стоял неподвижно, готовый принять свою судьбу. Лишь слегка дрожащие плечи выдавали его внутреннее напряжение.

— Очень хорошо, Ваншан, — промурлыкал Минато, приближаясь вплотную, упираясь своим пахом в задницу Линсю. — Ты сделал правильный выбор. Не стоит тратить время на пустые разговоры. — Он провёл ледяными пальцами по спине Линсю, заставляя его вздрогнуть. — Ты прекрасен, как и всегда.

Минато резким движением сорвал с Линсю последние остатки одежды, оставляя его абсолютно нагим. Он жадно впился поцелуем в шею, оставляя багровый след. Линсю зажмурился, стараясь не издавать ни звука. Ему казалось, что каждая клетка его тела кричит от отвращения и унижения.

— Открой глаза, — прорычал Минато, отстраняясь. — Я хочу видеть твои глаза, когда буду брать тебя. Хочу видеть, как ты страдаешь. — Он стянул с себя кимоно, приспуская трусы, и водрузил свой пульсирующий член промеж булочек Линсю, схватив его за бёдра.

Линсю открыл свои лиловые глаза, в которых теперь не было ни намёка на прежнее сияние. Там плескалась непроницаемая пустота. Он смотрел сквозь Минато, видя лишь тьму.

Минато в предвкушении, взял со стола заранее подготовленный гель, и откупорив крышку, произнёс:

— Поскольку ты так легко согласился, и даже сам разделся, то так уж и быть, я буду нежен с тобой… По крайней мере, настолько, насколько смогу. Поэтому ответь мне: тебя подготовить, или войти сразу?

Линсю не ответил. Он просто продолжал смотреть в пустоту, чувствуя, как холодный гель касается его плоти. Прикосновение было чуждым, но он не шелохнулся.

Минато медленно, дразняще, распределил гель по анальному колечку Линсю, массируя его, проникая от одного мизинца до трёх пальцев, готовя к проникновению.

Он наслаждался каждым движением, каждым вздохом Линсю. Он чувствовал его напряжение, и это лишь распаляло его ещё больше. Когда Минато счёл, что Линсю достаточно подготовлен, он резко вошёл:

— Я начинаю... — И заполнил дырочку Линсю собой до отказа.

Линсю вздрогнул от резкой боли, пронзившей его тело. Но он не издал ни звука. Он лишь сильнее сжал губы, стараясь не выдать свои чувства. Боль была невыносимой, но он готов был это вытерпеть. Готов был вытерпеть всё, лишь бы это поскорее закончилось.

Минато, не обращая внимания на его страдания, продолжал двигаться, углубляясь с каждым толчком. Он грубо хватал Линсю за бёдра, заставляя его двигаться в такт с собой. Он впивался зубами в его шею, оставляя новые багровые следы.

Но Линсю молчал. Он оставался холоден и неприступен.

Чем больше Минато старался сломить его, тем сильнее становилось его бешенство. Он ненавидел эту отстранённость, эту непроницаемость. Он хотел видеть его страдания, хотел, чтобы Линсю кричал, чтобы он умолял его остановиться. Но Линсю молчал. И это молчание, эта непробиваемая стена, жуть как бесила Минато.

В какой-то момент, он резко вышел из Линсю, силой развернув к себе. И увиденное им лицо, заставило его улыбнулся в наслаждении. Истерзанные в кровь губы и стекающие из глаз слёзы — это была та болезненная красота, которая сводила Минато с ума.

Минато оскалился, грубо хватая Линсю за подбородок. — Вот ты какой, рыбка моя. — Он слизал слезу с щеки Линсю, пробуя её на вкус. — Солёный. Как и полагается.

Он бросил Линсю на стол, раздвигая его ноги. Тот даже не попытался сопротивляться, словно полностью смирился со своей участью. Минато навис над ним, его чёрные глаза горели похотью. Не сдерживаясь, он вошёл в него снова, на этот раз, не утруждая себя ласками или подготовкой. Линсю закричал, но его крик тут же заглушил поцелуй Минато.

Боль была невыносимой, но Линсю терпел. Он закрыл глаза, пытаясь отстраниться от происходящего. Он представлял себя где-то далеко, в другом мире, где нет ни демонов, ни насилия. Но реальность была жестокой и неумолимой. Тело помнило каждое прикосновение Минато, каждый его толчок.

Минато двигался всё быстрее и грубее, не давая Линсю ни секунды передышки. Он впивался зубами в его плечи, в его грудь, оставляя глубокие раны, кусал за соски, заставляя Линсю издавать протяжные стоны. Он шептал ему на ухо грязные слова, которые Линсю не желал слышать. Но он не мог ничего сделать. Он был в его власти.

Наконец, Минато достиг пика. Он изверг семя в Линсю, сотрясаясь от оргазма. Но Линсю был пуст и разбит, и к счастью, даже не возбудился, хотя бы здесь его тело не предало его. Но от этого факта ничуть не становилось легче. Ему казалось, что он умер.

Минато отстранился от него, тяжело дыша. — Вот и всё, — сказал он. — Считай, что долг уплачен.

Эртай внезапно поднялся со своего места. Его взгляд был прикован к Бай Цзюню. Он медленно приближался к профессору, словно воплощение возмездия. Бай Цзюнь отшатнулся, инстинктивно пытаясь отгородиться от надвигающейся угрозы.

Эртай остановился в нескольких шагах от него:

— Ну что, учитель Бай? Готовы ли вы понести заслуженное наказание за свои грязные делишки? — Его голос, как и всегда, был звонким и весёлым. Он наслаждался моментом, наблюдая, как вся надменность испаряется с лица ше-цзина.

Бай Цзюнь молчал. И хотя облик его утратил надменность, но мужчина всё ещё хорошо держался, как журавль лишившийся оперения, но гордо принимающий свою смерть. Он понимал, что Эртай имеет полное право на ненависть и презрение. Эртай предал его, растоптал его чувства и унизил перед всеми.

И теперь Бай Цзюнь должен был заплатить за свои действия. В конце концов, однажды это должно было случиться и ше-цзин был к этому готов. Хотя, справедливости ради, в те времена, когда он только начинал проворачивать всё это, ше-цзин считал, что ему будет достаточно придерживаться своего плана — стереть всем воспоминания о себе и свалить в закат.

— Все мы однажды покоряемся судьбе. — Лишь невозмутимо произнёс Бай Цзюнь.

Но Эртаю такая манера поведения не понравилась. Это было не то, что он хотел увидеть в глазах этого блядского профессора. В один миг, он вскочил на стол, и склонившись над мужчиной, схватил Бай Цзюня за волосы.

— Да что ты мне опять в уши заливаешь, а? — Эртай приблизил своё лицо, заставив учителя смотреть на себя. Но взгляд Бай Цзюня оставался холодным, когда Эртай ещё более болезненно сжал серебряные волосы профессора, заставив его голову склониться набок:

— Ты, сука, хоть понимаешь, что натворил? Ты жизни людям сломал, уёбок! И сейчас сидишь тут, блять, судьбу принимаешь? Да я тебе эту судьбу в глотку засуну, пидор старый! — Он тряс головой Бая Цзюня, как сорняк, вырванный из неплодородной земли. Шпилька до этого пребывавшая в причёске Бай Цзюня с глухим стуком упала на пол.

Бай Цзюнь поморщился от боли, но не проронил ни слова. Этот жалкий спектакль его не трогал. Он всегда знал, что Эртай — ходячая бомба замедленного действия, и вот, наконец, бабахнуло. Что ж, закономерный итог.

— Молчишь, да? Ну молчи, молчи. Сейчас ты у меня запоёшь, как соловей на хую! — Эртай отпустил волосы Бая Цзюня и отскочил от него. Он окинул кабинет взглядом, будто выбирая орудие пыток. — Что бы такое придумать… А, точно!

Эртай схватил с доски длинную, деревянную указку и, с дикой ухмылкой на лице, надвигался на профессора.

— Сейчас мы с тобой, блять, в правду поиграем. Будешь мне рассказывать, как ты «судьбу принимаешь», когда я тебе этой указкой мозги нахуй вышибу! Посмотрим, как ты тогда принимать будешь!

Бай Цзюнь смотрел на приближающуюся указку с невозмутимым видом. В глубине души, конечно, клокотала досада. Неужели всё закончится так нелепо? Указкой по голове, как нерадивому ученику? Он ожидал чего-то более изощрённого, более… достойного, что ли. Духовные цепи, очищающий кинжал в сердце… Но никак не этого. Похоже, Эртай решил не заморачиваться. Что ж, его право.

Эртай замахнулся. Указка просвистела в воздухе. Но вместо оглушительного удара Бай Цзюнь почувствовал лишь лёгкое прикосновение к щеке. Эртай остановил указку в миллиметре от его лица.

— Не ждал, да? Думал, сейчас башку проломлю? А хрен тебе! Слишком легко тебе будет. — Эртай отбросил указку и обогнув стол, развернул кресло профессора. Нависнув над ним, он злобно произнёс: — Знаешь, учитель Бай, а ведь ты даже не боишься. Ни капли. Это бесит, знаешь ли. Я тут, понимаешь, душу наизнанку выворачиваю, а ты сидишь, как последний уёбок и даже не похоже, что раскаиваешься!

Он стиснул кулаки до побелевших костяшек, наблюдая за тем, как профессор просто молча смотрел на него. «Как его заставить сказать хоть что-то!?» — не унимался в мыслях юноша.

— Ладно, — наконец произнёс Эртай, и приметив валяющуюся на полу шпильку, быстро поднял её. — Раз ты у нас такой непробиваемый, сыграем по-другому. — Он приподнял подбородок Бай Цзюня этой шпилькой, — Рассказывай.

— Что рассказывать? — спокойно ответил Бай Цзюнь, чуть приподняв бровь.

— Всё. — Резко приблизился тот. — Как ты докатился до жизни такой? Зачем ты это делал? Что у тебя в голове творилось, когда ты всё это затевал? — Эртай говорил с нажимом, каждое слово будто выплёвывал.

Бай Цзюнь вздохнул, чуть скривившись от укола шпилькой. — Ты действительно хочешь это знать? Думаешь, услышав правду, тебе станет легче? Сомневаюсь. Но, если это хоть как-то утолит твою жажду мести… Что ж, я расскажу. Всё началось с тщеславия, Эртай. С банального, змеиного тщеславия. Сначала мне хотелось власти, признания. Я хотел оставить след в истории, а не влачить жалкое существование нечисти SS+ ранга. И я хотел, чтобы люди наконец, приняли нас такими какие мы есть, а не пытались каждый раз изгнать из этого мира. Ты ведь прекрасно понимаешь о чём я говорю, не так ли, демонический полукровка?

Эртай отшатнулся, словно его ударили. «Змеиное тщеславие» — эхом отозвалось в его голове. Как же это мерзко звучало, но… было правдой. Он ведь сам хотел власти, признания. Разница лишь в том, что он никогда не стал бы использовать людей в качестве ступеней к своей цели.

— И ты решил, что лучший способ добиться этого — манипулировать, стирать память и разрушать жизни? — прорычал Эртай, сжимая шпильку в руке. Он чувствовал, как гнев медленно, но верно закипает внутри.

Бай Цзюнь усмехнулся. — Разве я сказал, что это было лучшее решение? Я сказал, что это было моё решение. Я делал то, что считал нужным, аморально возможно. И потом… Я просто хотел изменить мир, сделать его лучше для нас. Да, мои методы были спорными, но цель, как мне казалось, оправдывала средства.

Эртай замолчал, глядя в холодные глаза профессора. Он понимал, что Бай Цзюнь никогда не признает свою вину. Он будет до последнего стоять на своём, оправдывая свои действия «благой целью». И именно это бесило больше всего. Эта непробиваемая уверенность в собственной правоте. Он знал, что никакие слова не заставят этого человека раскаяться. Оставалось лишь одно...

Он резко схватил профессора за шею, плотно сжав её. Бай Цзюнь захрипел, но снова не проронил ни слова. Если уж и смерть, изгнание в небытие, то только он этих прекрасных тонких пальцев. Вот о чём думал профессор.

Эртай смотрел в широко распахнутые глаза Бая Цзюня, в которых постепенно гасла жизнь. Ни мольбы, ни страха. Лишь какое-то странное умиротворение. Юноша чувствовал, как внутри поднимается волна тошноты. Он хотел увидеть в этих глазах хоть что-то человеческое. Но вместо этого — лишь пустота.

Внезапно, Эртай разжал пальцы. Бай Цзюнь жадно глотнул воздух, хватаясь за шею. На ней алели красные полосы от пальцев Эртая. Профессор смотрел на него с лёгким удивлением, словно не понимая, почему его не добили.

— Не могу я, — хрипло произнёс Эртай, отступая назад. — Не могу убить тебя. Ты не стоишь того. Слишком легко тебе будет. Ты будешь жить, учитель Бай. Жить и каждый день вспоминать, что ты натворил, лишь увидев меня. Жить и знать, что ты — ничтожество. Это и будет твоим наказанием.

Бай Цзюнь только холодно усмехнулся:

— Не ты ли, Эртай говорил, что станешь моей погибелью? Так что же изменилось?

Эртай отвернулся и направился к двери, чувствуя себя опустошённым. Гнев, который сжигал его изнутри, постепенно угас, оставив лишь горькое послевкусие разочарования.

— Изменилось то, что я не ты, — бросил Эртай через плечо, не оборачиваясь. — Я не опущусь до твоего уровня.

Он вышел из кабинета, оставив Бай Цзюня в одиночестве. Профессор сидел в кресле, тяжело дыша и глядя в одну точку.

Бай Цзюнь провёл рукой по покрасневшей шее. Слова Эртая, хоть и были полны презрения, не задели его так сильно, как признание юноши о том, что тот не такой, как он. Это ранило гораздо сильнее. Ведь Бай Цзюнь всегда видел в Эртае потенциал, искру, пусть и направленную в разрушение всего и вся. Он надеялся, что сможет направить эту энергию в нужное русло, сделать юношу своим лучшим учеником, надеялся, что Эртай встанет на его сторону, когда узнает чего добивался Бай Цзюнь, а, возможно… станет и кем-то большим.

Его чувства к Эртаю были сложными и противоречивыми. В них смешивались восхищение, наставнмческая забота и… страсть. Страсть, которую он тщательно скрывал, зная, что она не будет взаимной.

В голове только и проносились слова Эртая: «Скажи, чего ты хочешь. Скажи, что ты мой, и я, может быть, позволю тебе… насладиться собой.» Но после этого, Бай Цзюня ожидал лишь неминуемый удар под дых.

И тем не менее, ше-цзин не мог оторвать от него глаз. Он любил наблюдать за его вспыльчивостью, за его неукротимым нравом, за его демонической силой.

И сейчас, когда Эртай ушёл, оставив его в живых, Бай Цзюнь почувствовал не облегчение, а пустоту.

— Что ж, — прошептал он, поднимаясь с кресла. — Похоже, моя судьба — влачить жалкое существование, но… вдали от тебя, Эртай. Но знай, я всё равно буду любить тебя. Даже если ты никогда не узнаешь об этом.

В тот же миг, профессор превратился в белоснежную змею и уполз через открытое окно. Бай Цзюнь скользнул по пыльным улицам города, стараясь не привлекать внимания.

Он не знал, куда направляется, да и не было у него цели. Лишь одно желание — бежать, скрыться, раствориться в толпе. Мир, который он так долго пытался изменить, отвернулся от него. Его планы разрушились, его мечты погребены под обломками собственных амбиций.

Впереди его ждала неизвестность, полная лишений. Изгой, преданный всеми, он должен был начать всё с нуля. Но даже в этой кромешной тьме мерцала слабая надежда. Надежда на то, что однажды, пусть даже издалека, он сможет увидеть Эртая.

Увидеть, как его мальчик живёт, процветает и становится тем, кем Бай Цзюнь всегда мог стать — героем, а не злодеем. И тогда, возможно, он сможет простить себя за все свои ошибки. Но до этого момента, ему оставалось лишь влачить жалкое существование, вдали от того, кого он полюбил больше всего на свете…

Линсю вошёл в квартиру едва волоча ноги. На кухне пахло привычным заваренным пуэром. Похоже, Эртай был уже дома. И в подтверждение, этот юнец как раз выходил из ванной, встречая своего названого брата:

— Тебя долго не было, поэтому я поехал домой один.

Линсю вяло кивнул, не проронив ни слова, и просто вошёл в свою комнату. Однако, от его переферийного зрения не ушло то, что в руках Эртая было вино и сигареты. «Ах, и когда он только начал вести подобную жизнь?» Задался бы раньше этим вопросом Линсю. Но теперь ему не было дела ни до чего, кроме обволакивающей мертвенности, что царила у него внутри.

Каждый шаг отдавался тупой болью в теле, а в особенности… там, где похозяйничал Минато. Мерзкое чувство липкой грязи не покидало его. Он бросил ключи на тумбочку, не глядя, стянул с себя все вещи, оставив их лежать на полу. Взяв с собой лишь верные сигареты и зажигалку, Линсю побрёл в ванную, надеясь, что горячий душ снимет хотя бы часть отвратительных ощущений.

Горячая вода обжигала кожу, но даже это не могло выжечь из памяти прикосновения Минато. Линсю закрыл глаза, позволяя струям стекать по лицу, смешиваясь со слезами, которые он не мог сдержать.

Дрожащими, влажными руками он поджёг сигарету зажигалкой. Затянулся, впуская едкий дым в лёгкие. Никотин немного успокоил нервы, но не смог заглушить боль. Линсю прислонился к стене ванной, сползая глубже в воду, пока не оказался полностью под ней. Пепел сигареты всплыл на поверхность, огонь разумеется потух.

Линсю сидел с открытыми глазами под водой, обхватив колени руками, и просто смотрел вверх на лампы, освещающие ванную комнату мягким светом.

Когда Линсю вынырнул, вода постепенно остывала, но он не сдвинулся с места. Он, казалось, погрузился в пучину отчаяния с головой, будто всё ещё пребывая где-то под водой.

В голове мелькали обрывки воспоминаний о жизни, разделившие его мгновения на до и после. Как же давно это было. Теперь всё казалось далёким сном, ускользающим сквозь пальцы. Линсю больше не верил в то, что сможет когда-нибудь почувствовать себя счастливым.

Он знал, что Эртай ждёт его, возможно, даже волнуется. Но Линсю не мог заставить себя выйти отсюда, показаться ему на глаза. Он не хотел, чтобы младший братишка видел его таким — сломленным и грязным. Линсю казалось, что он больше не достоин дружбы с Эртаем.

Через некоторое время он всё же заставил себя встать. Грубым полотенцем стёр отпечаток отчаяния с лица и, накинув халат, вышел из ванной.

Эртай сидел на кухне, за столом, и пил вино, окутывая себя саваном сигаретного дыма, от которого слегка подкашливал. В его тонких пальцах затаилась серебряная шпилька, которую он со странным, затравленным выражением лица крутил в руках.

Он вскинул взгляд на Линсю, и его светлые, розовые брови свелись к переносице.

— Что с тобой? Ты выглядишь ужасно.

Линсю промолчал, лишь скользнул мимо него в свою комнату, унося с собой тянущее ощущение вины. В сердце зародилось смутное, недоброе предчувствие. Казалось, день Эртая тоже был вымощен осколками, что даже на языке застыло невысказанное: «Ты тоже выглядишь не лучше». Слова эти так и остались похоронены в горле, не обрётшие жизнь.

Он лёг на кровать, не раздеваясь, и закрыл глаза. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, ничего объяснять. Он просто хотел, чтобы всё это закончилось. Чтобы боль утихла, и к нему вернулось хоть какое-то подобие нормальной жизни. Но он знал, что это невозможно. Что случившееся навсегда оставит след на его душе.

Внезапно, как из ниоткуда, за окном возникло бледное лицо Шицзэ. Линсю, окаменев, уставился на него невидящим взглядом. Боль и отчаяние настолько завладели им, что он не сразу осознал происходящее.

Не дожидаясь приглашения, Шицзэ скользнул сквозь закрытое окно, его призрачная фигура плавно опустилась на край кровати. В его глазах плескались боль, жалость и какое-то безмерное сожаление.

— Позволь мне помочь тебе, Линсю, — прошептал он.

Линсю зло усмехнулся, уголки его губ презрительно дёрнулись.

— Помочь? И каким же образом? В задницу меня поцелуешь, что ли?

Шицзэ не дрогнул. В его глазах не было ни тени обиды.

— Если ты того пожелаешь, Линсю, — прозвучал его спокойный ответ. — Но я здесь лишь для того, чтобы хоть немного облегчить твою боль.

Из его призрачной длани возник небольшой пакет. Внутри оказались противовоспалительная мазь, обезболивающие таблетки и бутылка воды.

Линсю взорвался.

— Да какого чёрта?! Почему ты вдруг решил обо мне заботиться?! Лучше отправляйся в ад вместе со своим блядским Минато!

Голос сорвался на крик, в нём звучала такая боль и ярость, что, казалось, стены содрогнулись.

Шицзэ опустил голову, его голос стал ещё более мягким.

— Именно поэтому я здесь, Линсю. Я хочу разделить с тобой тот ад, который ты сейчас переживаешь. Я не могу исправить то, что сотворил с тобой Минато. Я не смогу отомстить за тебя, потому что, если я попытаюсь, я рискую исчезнуть навсегда, и больше никогда тебя не увидеть. Но это не значит, что я трус и не готов пожертвовать собой ради тебя. Это значит, что я признаю свою слабость перед этим… божественным существом. Прости меня за то, что я… оказался таким бесполезным.

Линсю смотрел на него, не веря своим ушам.

— Да о чем ты вообще говоришь?! Почему ты говоришь так, словно своей жизнью мне обязан? Может, ты забыл, но я тебе напомню. Ты мне никто, и я тебе тоже! Так что вали нахуй отсюда, пока я сам себя не пристрелил, чтобы всех вас, сук, больше никогда не видеть!

Слёзы злости и отчаяния градом катились по его щёкам. Он чувствовал себя загнанным в угол, преданным и абсолютно одиноким. Шицзэ, бледный как смерть, с мольбой смотрел на него. В его призрачных глазах читалась боль и искреннее сочувствие.

— Пожалуйста, не говори так! — взмолился Шицзэ. — Я понимаю твою злость… я понимаю, как тебе больно…

Линсю разразился злобным смехом, в котором слышались отголоски отчаяния.

— Да что ты, блять, можешь в этом понимать?! — Заорал Линсю, его голос сорвался. — Или, может, когда вы с Даньмэем трахались, ты был в принимающей позиции, а?!

Лицо Шицзэ исказилось от боли, но он не отступил.

— Нет, но…

— Заткнись! — Оборвал его Линсю. — Не хочу больше тебя видеть!

Он отвернулся, закрывая лицо руками, и затрясся в беззвучных рыданиях. Комната наполнилась тяжёлым молчанием, прерываемым лишь его всхлипами. Атмосфера была наэлектризована болью, ненавистью и безысходностью.

— На этот раз я никуда не уйду, — упрямо заявил Шицзэ, сделав шаг вперед. — Пока ты не примешь таблетки и не воспользуешься мазью.

Линсю резко вырвал из призрачной длани Шицзэ пакет с лекарствами.

— Доволен? Я взял весь этот хлам, а теперь вали отсюда!

— Сначала прими таблетки, — спокойно ответил Шицзэ, указывая на бутылку воды в пакете.

Линсю сжал челюсти так, что побелели скулы. Резким движением он выудил из пакета бутылку и открыл коробку с таблетками. С ненавистью водрузив таблетку в рот, он быстро запил её водой, проглотив с трудом.

— Всё, — процедил он сквозь зубы.

— Теперь мазь, — настаивал Шицзэ, не обращая внимания на его злобу.

Линсю злобно уставился на него.

— Я сделаю это, когда ты, сука, уйдёшь!

— Как я могу тебе верить, после того как ты меня сотни раз обманывал? — Возразил Шицзэ, в его голосе звучала неподдельная печаль.

— И что ты, блять, предлагаешь? — Огрызнулся Линсю. — Чтобы я сейчас перед тобой этим занимался?

Не моргнув и глазом, Шицзэ кивнул.

— Да.

— Да пошёл ты! — Выплюнул Линсю, но Шицзэ не сдвинулся с места. Он стоял, как скала, не собираясь отступать.

В отчаянии Линсю попытался позвать на помощь Эртая, который разумеется почувствовал присутствие Шицзэ, но как и всегда, не спешил вмешиваться. Мальчишка всё ещё оставался на кухне, делая вид, что не слышит ссоры за стеной, но на мгновение подозрительно прищурился делая глоток вина.

Однако Линсю тут же осёкся, будто запнулся о собственный крик. В голове пронеслось лицо Эртая, в глазах которого плескалась такая глубокая тоска, что Линсю понял – у того сейчас свои демоны.

Тяжёлый, вымученный вздох сорвался с губ Линсю, признавая поражение. Он согласился на помощь Шицзэ лишь потому, что отчаяние и изнеможение выпили все его силы до дна. В любой другой день, он бы скорее провалился сквозь землю, чем принял помощь этого человека.

Травма, глубокая и свежая, сквозила в каждом его движении, в апатичном взгляде, в болезненном желании отгородиться от реальности. Проницательный взгляд Шицзэ не мог этого не заметить.

— Раз уж ты здесь, то чёрт с тобой, помоги, — пробурчал Линсю, отворачиваясь, стыдясь собственной слабости. — Но только посмей хоть на миллиметр переступить грань, и я…

— Я не переступлю её без твоего позволения, Линсю, — тихо прервал его Шицзэ, вкладывая в каждое слово нежность и обещание защиты. — А теперь, пожалуйста, ляг на живот.

Линсю бросил на него испепеляющий взгляд, но подчинился. Он перевернулся на живот, чувствуя, как от этого движения вспыхивает боль в заднице. Он стиснул зубы, готовый проклясть даже этого ни в чём не виновного призрака.

Шицзэ приблизился, и Линсю ощутил лёгкий холодок от его призрачного прикосновения. В то же мгновение Шицзэ материализовал своё тело. Теперь он казался более реальным, чем когда-либо прежде.

Он открыл тюбик с мазью и выдавил небольшое количество на кончики пальцев. Затем, медленно и осторожно, начал втирать мазь в воспалённую кожу Линсю. Линсю почувствовал облегчение, но не желал признавать этого вслух. Он продолжал злобно смотреть в стену, стараясь не обращать внимания на прикосновения Шицзэ. Он готов был скорее сгореть со стыда, чем признать, что нуждается в помощи этого призрака.

Шицзэ продолжал наносить мазь, его движения становились всё более уверенными и нежными. Он чувствовал, как напряжение покидает тело Линсю, и это приносило ему небольшое удовлетворение. Но вдруг Линсю снова напрягся, сжав ладони в кулак, а лицо его стало красным. «Настолько сильно злится?» — Усомнился в мыслях Шицзэ, прислушиваясь к дыханию Линсю. И это было похоже на… Стон? Шицзэ не мог поверить своим ушам.

Но всё же решил отстраниться, оставив тюбик с мазью на тумбочке. «Тебе станет легче через несколько минут,» — тихо сказал он, его глаза растерянно заметались по комнате, а лицо вспыхнуло краской смущения. «Постарайся отдохнуть.»

Он хотел было уйти, но остановился, не в силах оторвать влюблённый, но до того болезненный взгляд от Линсю. «Прости меня,» — сказал он тихо, прежде чем исчезнуть в ночи.

Линсю лежал неподвижно, впиваясь взглядом в стену. Его тело всё ещё горело, но теперь это была другая, более странная боль. Стыд и смущение сжигали его изнутри. Он не мог поверить, что его тело так отреагировало на его прикосновения.

Ярость, направленная на Минато, смешалась с мучительным осознанием того, что он возбудился от чёртовых прикосновений Шицзэ! «Какого хуя?!» — Взвыл он в подушку.

Он резко перевернулся на спину, вперившись в потолок. Ненависть к себе захлестнула его. Хотелось разбить всё вокруг, выплеснуть всю боль и ярость, но сил не было. Он чувствовал себя сломленным, но в то же время, почему-то, тронутым заботой Шицзэ.

Линсю попытался взять себя в руки, но тело предательски дрожало. Он соскочил с кровати, как ошпаренный, и ринулся в ванную. Открыв кран с холодной водой, он плеснул её себе в лицо, пытаясь остудить не только кожу, но и мысли. «Это просто нервы, просто реакция на прикосновения, ничего больше», — убеждал он себя. Но внутренний голос шептал, что это ложь.

Он опёрся о раковину, глядя на своё отражение. В зеркале на него смотрел измученный человек, в глазах которого плескалась боль и злоба. «Ненавижу его… и себя тоже ненавижу», — прорычал Линсю, его голос дрожал.

Он не понимал, как такое могло произойти. Как он мог возбудиться от прикосновений Шицзэ, да ещё и после всего, что случилось? Это казалось немыслимым, отвратительным!

Вернувшись в комнату, Линсю увидел, что пакет с лекарствами по-прежнему лежит на тумбочке. Он резко отвернулся, не желая даже смотреть в его сторону.

Но справедливости ради, постепенно, действие обезболивающего начало сказываться. Боль отступала, и вместе с ней, немного утихла и буря эмоций. Линсю закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Что теперь делать? Как жить дальше? Он не знал. Всё казалось таким бессмысленным и беспросветным.

Сквозь пелену усталости, он почувствовал, как проваливается в сон. Но даже во сне его преследовали образы Минато, Шицзэ, и собственное, искажённое от боли отражение. Бессознательное сплетало их в кошмарный гобелен, из которого, казалось, не было выхода…